Читать книгу "Китай. Искусство есть палочками - Полли Эванс"

А за окном мелькали все те же пейзажи. Опять грядки с капустой, снова заливные поля, с которых уже убрали урожай. Буйволы щиплют травку, как и сто лет назад, а мы, герметично запакованные в обертку современности, несемся мимо речек и гор, а потом опять мимо грядок с капустой. Через города с однообразными безликими домами. Через поля сахарного тростника, побеги которого тянутся в небо. И снова, снова мимо капустных грядок.

Мы прибыли в Гуанчжоу. Отель выглядел божественно, но внутри царил ужасный холод. Я несколько минут возилась с обогревателем, а через час, проходя мимо стойки регистрации, сообщила:

— У меня в номере, похоже, не работает отопление. Нельзя ли прислать кого-нибудь починить?

Администратор удивился:

— Все у вас исправно. Дело в том, что во всем отеле сейчас не топят. Мы включаем отопление, только когда температура упадет до пяти градусов.

Большую часть следующего дня я гуляла и прошла, наверное, в общей сложности километров тридцать. Умоталась так, что уснула бы даже при температуре минус пять.

Гуанчжоу вообще-то довольно уродливый город, но в нем есть и свое скрытое очарование. Вдали от широких проспектов с чудовищными серыми небоскребами и бетонными эстакадами прячутся узенькие мощеные улочки, на которых жмутся друг к дружке дома с облупившейся краской. Вот она, настоящая жизнь, в этом лабиринте переулков, где теснятся велосипеды и на каждом углу приветливо распахнуты двери — здесь парикмахерская, там кафешка, тут детский садик.

Я отправилась на юг, взглянуть на Шамянь Дао, удивительный анахронизм на северном берегу Жемчужной реки. Здесь раньше жили иностранцы. Отсюда в восемнадцатом веке вела дела Британская Ост-Индская компания, обладавшая исключительным правом на торговлю с Китаем (это было еще до того, как по условиям Нанкинского договора для иностранных компаний открыли несколько портов).

Иностранцам, а большинство их составляли англичане, было позволено торговать лишь с узким кругом китайских компаний, им не разрешалось держать слуг-китайцев и изучать язык. Пиджин, который, по сути, является смесью английского, китайского и португальского, получил хождение значительно позднее. Более того, иностранцам не дозволялось покидать данную территорию. В 1861 году положение их улучшилось, а вот китайцев, напротив, ухудшилось, поскольку остров Шамянь отошел иностранцам. Начал действовать принцип экстерриториальности, то есть иностранцы жили на китайской территории по собственным законам, как, например, в Шанхае.

Сегодня остров Шамянь — это своего рода оазис посреди каменных джунглей: густая растительность и огромные здания в колониальном стиле, которые существуют словно бы вне времени на этом крошечном клочке земли, который соединен с остальным городом несколькими каменными мостами. Но самое поразительное здесь — это отсутствие копоти. Там, за мостами, город задыхается от пыли и грязи, а здесь царит чистота. Мне Шамянь показался воплощенной сказкой, попыткой иностранцев убедить самих себя, что они вовсе не в Китае, воссоздать на чужбине кусочек родины.

Я и сама уже готова была отправиться домой. До Гонконга рукой подать, меньше двух часов на поезде. Это, конечно, теперь уже не британская колония, да и я там больше не живу, но там полно моих друзей. Хватит с меня шататься по китайским городам, искать, где поесть и где поспать. Я не могла спокойно ходить по Гуанчжоу, зная, что всего в паре часов езды живут мои друзья Шина и Дункан, в доме у которых найдется для меня гостевая комната, а для того, чтобы получить еду и вино, нужно будет просто открыть дверцу холодильника. Меня тянуло туда, словно магнитом. Китай — чудесная страна, спору нет, но, встретив на своем пути немало трудностей, я порядком устала, и теперь пора двигаться дальше.

Я взяла такси до вокзала. Когда водитель припарковался, к машине подошли двое. Первый маленький и коренастый, со злым лицом, на одной ноге. Он передвигался с помощью костылей. Второй, напротив, юркий и проворный, ни минуты не стоявший на месте, подвижный, словно ива на ветру.

Пока мы с водителем доставали багаж, парочка подошла поближе. Одноногий ткнул мозолистой рукой меня в грудь и потребовал:

— Цянь. Деньги.

Я сделала вид, что не понимаю.

— Деньги, — повторил он и толкнул меня в плечо.

А его проворный напарник подскочил и попытался взять мой багаж.

— Деньги! — На этот раз одноногий толкнул меня сильнее.

Они подошли ко мне вплотную, чтобы помешать забрать вещи и преградить путь, а водитель стоял в сторонке, как ни в чем не бывало, и посмеивался.

Я достала рюкзак из машины, надела его на плечи и решительно двинулась вперед, едва не сбив одноногого. Он что-то злобно прошипел мне в спину, а его товарищ громко расхохотался.

Пройдя паспортный контроль, я села в поезд. Через полтора часа мы прибыли в Шэньчжень, приграничный город небоскребов, объявленный в 1980 году особой экономической зоной, а потом набрали скорость и понеслись, оставляя позади торговые центры и офисы Китая, по зеленым пригородам Гонконга.

Менее двух с половиной веков назад тропическая растительность покрывала весь Гонконг: поначалу сильные мира сего относились к Гонконгу не как к раю земному или стратегически выгодной торговой точке, а считали его этаким подгнившим яблочком.

Лорд Палмстон, изучая территорию, которая отошла империи по Нанкинскому договору, написал следующее: «Голый остров, почти не застроен». Британская монархия восприняла Гонконг как своего рода курьез: этакий трухлявый пенек в роскошном имперском саду. Недавно коронованная королева Виктория писала своему дяде: «Альберт очень рад, что мы получили этот островок».

Но голым остров оставался недолго. Колонизаторы возвели здесь правительственные учреждения, склады, часовые башни и соборы. Здания росли ввысь, этаж за этажом, а вместе с ними росло и население.

При каждом новом трагическом повороте в истории Китая, — будь то восстание тайпинов в середине девятнадцатого века, гражданская война, японская оккупация, голод, последовавший за «Большим скачком», или зверства «Культурной революции», — жители материковой части бежали за границу. Сюда же перебирались преступники, которым британская система правосудия казалась более мягкой. Когда коммунисты развернули борьбу с «триадами», то «триады» обосновались в Гонконге. Если в 1900 году население Гонконга составляло всего 300 тысяч человек, то в 1962 году — уже 3 миллиона, а в наши дни — около 7 миллионов.

И я тоже не стала исключением: внезапно, как и те китайцы, которые бежали от войны, голода, коммунистического режима, оказавшись в Гонконге, я испытала невероятное облегчение. Я люблю Китай. Эта страна очаровала меня, но там я чувствовала себя одинокой, а здесь я дома, среди друзей. Когда за окном замелькали знакомые виды, я с трудом подавила желание вскочить и побежать по проходу, вопя от радости.

Мы двигались на юг. Застройка становилась плотнее, выше, уродливее. Дома словно бы пытались рассказать историю Китая. Вот Шатин, один из новых районов, который возвели в 1970-х, чтобы переселить сотни тысяч беженцев из материкового Китая. Вот ипподром. Традиционная британская забава нашла отклик в сердцах азартных китайцев. Это единственное место, где можно легально делать ставки, в результате ипподром собирает за один забег больше денег, чем в любой другой точке мира. Мы доехали до Коулуна. Вокруг сияли неоновые вывески, рекламирующие все, что угодно, начиная от часов и заканчивая девушками. Здесь все продается и все покупается. Это утолок Китая, несмотря на годы британского правления. Китайцы, бежавшие с родины в трудные времена, с их удивительным трудолюбием, невероятной энергией, выносливостью и упрямством, попав на благодатную почву, разбогатели. Ни одна другая раса так не сумела. А теперь, когда правительство ослабило хватку, их родственники по ту сторону границы тоже продемонстрировали коммерческую жилку и на огромной скорости несутся к процветанию.