Читать книгу "Волнолом - Владимир Прягин"

В свое время ему не раз приходилось видеть, как это устройство действует. Если подследственный пытался юлить, то на боковой поверхности бруса проступали жирные чернильные капли, похожие на потеки смолы.

– Я готов, Теодор.

– Тогда излагайте.

Генрих говорил больше часа. Вываливал на собеседника факты, наблюдения, выводы. Сбивался, возвращался к началу, потом забегал вперед. Его рассказ не лился величавым потоком и уж тем более – не журчал хрустальным ручьем, а несся мутной стремниной, то и дело виляя и хищно вспениваясь. Будь это университетская лекция, ему стало бы очень стыдно за корявую подачу материала. Но сейчас он испытывал главным образом облегчение с некоторой долей злорадства. Словно, обозначив проблемы вслух, перекладывал их на чужие плечи.

Надо отдать должное генералу – он действительно ни разу не перебил. Лишь хмурился, сопел недоверчиво и косился на «вральник». Мановением руки отправил восвояси секретаря, заглянувшего в кабинет с каким-то срочным докладом. Дослушав же Генриха, помолчал еще с полминуты, после чего изрек:

– Ну и ну.

– Абсолютно с вами согласен.

– Знаете, Генрих, вы всегда были энтузиастом. И отменным экспериментатором, готовым к любому риску. Именно от вас я ждал наиболее впечатляющих результатов. Применительно к нынешней ситуации я мог бы даже предположить, что вы обманули верификатор, подавив его своим даром. Но эту версию я отброшу. Почему? Объясняю. Вам, при всех ваших неоспоримых достоинствах, немного не хватает фантазии, свободного полета воображения. Иначе говоря, вы просто не сумели бы выдумать такую завиральную сказку.

– Ага, значит, вы мне верите.

– Скажем так – я готов обсуждать услышанное. Хотя, разумеется, мне не доставляет удовольствия мысль, что мой мир – подделка, а память кто-то переписал.

– Ну, лично у вас, по-моему, мало что изменилось. Как были начальником конторы, так и остались. Да и сама контора стоит незыблемо – скала да и только. Эдакая константа, на которую не влияет смена эпох…

– А вам, значит, в прежней жизни, будем называть ее так для ясности, наложили некое клеймо. Любопытно.

– Эксперимент сочли опасным для общества, – сказал Генрих. – Здесь, в вашем мире, было иначе – это я уже понял, хотя не знаю подробностей.

– Да, программу закрыли не потому, что считали вредной. Наоборот, наверху ее всячески одобряли. Но испытуемые начали умирать: сначала – Эрик, через неделю – Вальтер. Людвиг продержался несколько месяцев. Франц выжил, но повредился в уме. Вы отделались легче всех. Лишь оставили службу и с тех пор опасались применять дар.

– Спасибо за экскурс. Полезно знать свою биографию. Кстати, может, отцепите уже деревяшку? Рука затекла.

Генерал расстегнул защелки на брусе. Сказал:

– Теперь о насущном. Мы сейчас зашиваемся. Кроме взрывов в Речном проезде и на Пчелиной улице на нас повесили дело о дирижаблях.

– Были и другие аварии?

– Да, при взлете в порту. Почему-то отказал двигатель. Как и в том случае, что вы наблюдали. Сейчас все рейсы отменены, воздушное движение перекрыто. Есть версии?

– Могу лишь повторить то, что уже сказал. Светопись в двигателе вышла из-под контроля. Хотя она должна быть там сверхнадежная, от лучших специалистов…

– Лучшие светописцы не занимаются двигателями. Это малопрестижно.

– Вот как?

Генрих задумался. Если хозяин кабинета прав, то это кое-что объясняет.

– Теодор, вы говорите – малопрестижно. Но это – у вас. В моем же мире все ровно наоборот. Престиж – это техника, а светопись стала по сути ее придатком. Мастера-светописцы помогают строить машины, король это поощряет. Паровые двигатели для дирижаблей у нас, насколько я слышал, прямо-таки напичканы светом. Без него они слабы и неэффективны.

– То есть у нас техническая светопись хуже, поэтому двигатели сбоят?

– Похоже, так. С приходом волны это приняло опасные формы.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, соображая. Потом генерал заметил:

– С этой волной вообще многое непонятно. Мне видится нарушение причинно-следственных связей. По вашей версии, история свернула уже давно, когда барон познакомился с Сельмой. Правильно?

– Да, судя по всему.

– Но катаклизмы происходят сегодня.

– Это говорит лишь о том, что время – не такая простая вещь, как нам представляется. Судите сами. Первые изменения проявились…

– Минутку, Генрих, – генерал предостерегающе поднял руку, – давайте сделаем паузу. Мне, конечно, придется в это вникать, но сначала надо заняться непосредственными обязанностями. Вы ведь помните: у нас тут не академический клуб, а совсем другое учреждение.

– Будете искать Сельму?

– Да. Хотя бы ради того, чтобы выслушать ее версию.

– Только не забывайте, на какие трюки она способна.

Его превосходительство вызвал секретаря и принялся диктовать указания. Потом звонил коллегам из «двойки», что-то настойчиво объяснял, пристукивая ладонью по столу в такт словам. Генрих перестал слушать – им овладело тупое оцепенение. Очнулся он лишь после того, как генерал, перегнувшись через столешницу, встряхнул его за плечо.

– Вы заснули?

– Прошу прощения, Теодор. Вы что-то спросили?

– Напомните, как продвигалось расследование в том мире. Ключевые моменты.

– Нашли убитого аптекаря, потом профессора и механика…

– Как их звали? Аптекаря и механика, я имею в виду.

– Э-э-э… Первый – Ротмайер, кажется. Да, точно, Гельмут Ротмайер. Второй… Простите, не знаю. Его имя при мне никто не упоминал.

– Ладно, отыщем. Можете еще что-нибудь добавить? По существу?

– Нет, пожалуй. Я бы отдохнул, Теодор. В голове туман…

Слабость и правда нарастала с каждой минутой. Перед глазами все расплывалось, сердце стучало чугунным колоколом.

– У вас переутомление, Генрих. Слишком интенсивно применяли дар в эти дни…

Генерал еще что-то говорил, но его слова застревали в воздухе, залипали, как мухи в лужице варенья. Окружающий мир отодвинулся, потускнел и уже почти не воспринимался. В кабинет вошли какие-то люди, подхватили Генриха под руки. Повели по длинному коридору, заставили спуститься по лестнице. Потом его отпустили, и Генрих стал заваливаться на спину – падение было невыносимо долгим, будто на морском дне, пока наконец он не уткнулся затылком во что-то мягкое, и тогда его сознание отключилось.

Проснувшись, Генрих долго размышлял на тему того, что превращается в бесприютного странника. Где он только не ночевал в последнее время! В служебной квартирке, в посольстве чужой империи, а теперь вот окончательно докатился. Сунули в камеру для особо опасных подозреваемых.