Читать книгу "Солнце - крутой бог - Юн Эво"

Воскресенье, 28 июля

Понедельник — день важных вопросов. Но понятно, что у всех людей вопросы разные. Для мамы главное — понять, что происходит с ее семейством. Они с папашей рано вернулись домой, потому что у папаши на сегодня назначена генеральная репетиция. И мама вскоре замечает, что все заняты чем-то, чего она не понимает.

— А ты поменьше читай о покойниках и побольше заботься о нас, пока мы еще живы, — говорю я.

— Только от детей и пьяных можно услышать правду, — сухо замечает мама.

— Я не пьяный, — возмущаюсь я.

— Я не это имела в виду, — говорит мама.

— Большое спасибо, мамочка, — говорю я и встаю.

— Эй, погоди! Что, собственно, происходит? — кричит она мне вслед.

— Важные вопросы, — загадочно отвечаю я. И оставляю маму наедине с ее вопросами. Она и сама выглядит как большой вопросительный знак.

Что касается папаши, с ним и так все ясно. Последние сомнения исчезают, когда он с воем вываливается из ванной:

— Я этого не выдержу! — воет он.

— Бросься под автобус! — советует Сёс. Но она произносит это так нежно, что папаша даже почти не дергается.

— А все эта генеральная репетиция! — кричит мама из кухни. — Сегодня у него генеральная репетиция.

— И только-то? — хором удивляемся мы с Сёс. — Все будет хорошо.

— Хорошо? ХОРОШО? ХО-РО-ШО???!!! — по нарастающей кричит папаша. — Легко вам говорить! Гиены! Шакалы! Грифы! Отцеубийцы! — он нервно дергает себя за бороду. — Живете своей расслабленной, размеренной жизнью. А я должен мучиться серьезными вопросами.

Я чуть было не спросил, не виноваты ли в этом жизнь, смерть и синдром напряжения толстой кишки. Но папаша уже давно забыл о своем синдроме. А ведь всего несколько дней назад он был развалиной, считавшей, что в любую минуту может сыграть в ящик. Теперь его тревожит только Пер Гюнт. Да, да, и для него это не просто только.

— Я забываю некоторые реплики. И матушка Осе вовсе не выглядит умирающей, когда ей положено умереть на сцене. И танец Анитры нисколько не похож на настоящий арабский танец. И барабанщик должен был играть на другом инструменте. Хватило бы и одной ритм-машины. А этого болвана, который заправляет электроникой, я бы придушил собственными руками, — в ярости бормочет он.

— Значит, все не хуже, чем всегда? — спрашивает Сёс.

— Фактически нет. Фактически уже завтра фактически состоится премьера. — Он стискивает зубы и улыбается с горькой ненавистью.

Папаша одевается и всякий раз, когда не может чего-нибудь найти, зовет маму. А я пытаюсь представить себе, каким сам буду в его возрасте. Нельзя сказать, что меня это вдохновляет.

— Не обращай внимания, это типично для взрослых, — говорит Сёс, как будто ей не двадцать и она сама не взрослая. Но она не унимается и разжевывает мне, что именно типично для взрослых и как они забывают самое важное в жизни.

— А ты все знаешь и ничего не забываешь? — улыбаясь, спрашиваю я. — И что же это такое самое важное в жизни? Или хочешь, я тебе подскажу?

— Если бы у меня было плохое настроение, братишка, я бы вогнала тебе башку в плечи. Но поскольку я мила, добра и почти счастлива, я тебе честно отвечу на твой дурацкий вопрос. Я думаю только об одном, — говорит она, и по ее улыбке я вижу, что она действительно добра, мила и почти счастлива. И я знаю, о ком и о чем она думает.

— И ты не боишься, не паришься и не сомневаешься?

— Еще как! — отвечает она. — Но в жизни надо уметь рисковать. Согласен?

— Покупаю! — отвечаю я.

— А в чем заключается твой важный вопрос? — спрашивает она.

— А то ты не знаешь? — криво улыбаюсь я.

— Конечно, знаю. Она хорошенькая? — спрашивает Сёс.

— М-м-мм, — мычу я, и Сёс отстает от меня.

И у меня уже нет нужды врать. Потому что, конечно, Клаудия — один из моих важных вопросов. Но не САМЫЙ ВАЖНЫЙ.

— Куда пошла Глория? — интересуется мама, ибо Сёс ушмыгнула так быстро, что никто ни о чем не успел ее спросить.

— Всем привет! — говорит папаша и, шаркая, выходит за дверь.

— Привет! А ты куда? — спрашивает мама, когда я надеваю ботинки.

— Прошвырнуться, — отвечаю я равнодушно, — у меня свои заботы, да и еще кое-какие дела.

— Никто ничего мне не говорит. Я спрашиваю, спрашиваю, но все молчат, как воды в рот набрали. — Больше мама не пристает, а устраивается на балконе. Свои вопросы она нам не открывает.

У меня твердый договор с Солнцем.

— Я знаю о твоем важном вопросе, — хитро улыбаясь, шепчет оно мне.

— Знаешь и помалкивай, — шепчу я ему. И ложусь на спину на крышу элеватора, чтобы пораскинуть мозгами. Но я не успеваю подумать и двух секунд, как над краем крыши появляется голова Франка.

— Кто, кому и чего не должен говорить? — спрашивает он и подозрительно оглядывается по сторонам. — Ты здесь где-нибудь спрятал Клаудию?

— Я разговаривал только с Солнцем, — отвечаю я, словно это самая естественная вещь на свете.

— Понятно, — говорит Франк. Он три раза кашляет и не может ничего сказать. — Я не из тех типов, которые произносят речи, — торжественно начинает он.

— Да-да, я знаю, — говорю я. А что еще можно сказать человеку, который так начал свою речь?

— Но мне хотелось поблагодарить тебя. — Он обходит вокруг меня. Наверняка ему хочется скрыть, что он покраснел. Потом достает из-под плаща пакет и протягивает его мне.

— Большое спасибо! — говорю я и разрываю пакет. И обнаруживаю фолиант «Поваренная книга для мужчин. Такие простые рецепты, что даже папа сможет приготовить, что захочет».

— Не обращай внимания на название, — говорит Франк. — Я думаю, в этом заключается твой важный вопрос и твоя важная проблема. Эта книга — знак благодарности. Моей благодарности тебе. Спасибо за все.

— Ты что, собрался умирать? — с дрожью в голосе спрашиваю я и думаю о папаше.

— Да нет же… Просто я плохой оратор…

— Это я уже понял, — сухо замечаю я. — Но неужели ты не можешь произнести то, что хочешь, обычными словами?

— Я влюблен, — говорит он. — В Глорию. — И от смущения делает круг у меня за спиной.

— Класс! — восклицаю я. — И она для тебя самый важный вопрос в мире? Угадал?

— Да, можно сказать и так, — отвечает он.

— И тебе интересно, можете ли вы с ней… И тебе интересно, что будет дальше… И тебе интересно, что будет вообще…