Читать книгу "Иди сюда, парень! - Тамерлан Тадтаев"

Ответ я послал Анне такой: «Завтра выезжаю. До встречи. Кохаю, цилуваю».

Потом позвонил Маиру.

– Але, – говорю. – Как ты?

– Ничего, – отвечает. – Заходи.

– Уже иду.

Было довольно темно, и мне пришлось включить подсветку в телефоне, а то переломал бы себе ноги, столько было ям и колдобин на мостовой. Но меня больше разозлил водитель иномарки. Не отскочи я в сторону, он проехался бы по мне, как по бездомной собаке. Мерзавец еще притормозил и грозился оторвать мне яйца. Я выстрелил в него не целясь, и машина, забуксовав, исчезла за поворотом.

Наконец я добрался до квартиры Маира. Он провел меня в свою комнату, набитую боеприпасами и оружием. Для него война еще не кончилась, и он покупал все, что могло взрываться и стрелять. Я сел в кресло возле полиэтиленового окна, потянулся за журналом, валявшимся на диване, посмотрел новинки оружия и, зевнув, положил обратно. Маир предложил мне чаю, но в прошлый раз он заварил такой крепкий, что после двух глотков у меня началась тахикардия.

– Спасибо, – говорю. – Не хочется.

Тогда он смотался на кухню и принес шоколадные конфеты.

– Угощайся.

– Ого, чернослив в шоколаде, спасибо.

Маир сел на диван и начал играть пистолетом.

– Что слышно в городе? – спросил он, нажимая на спуск.

– Ничего особенного, – отвечаю. – Вчера убили этого… блин, забыл, как его звали… Ну да черт с ним. Завтра хочу уехать.

– В Киев?

– Ну да, к Анне. Мне, конечно, неудобно продавать тебе пушку, друзья как-никак и воевали вместе. Но в кармане ни гроша.

– Все нормально. Утром придешь и получишь бабки.

Вот уж от кого не ждал подлости! Значит, деньги он отдаст в лучшем случае через неделю! Анна тоже расстроится или найдет себе другого. Черт, до чего неприятно. Если уж на то пошло, на черном рынке меньше чем за тысячу баксов он пушку не купит. Я бы давно продал, да пока найдешь клиента на ствол, то да се, пройдет черт знает сколько времени. Постой-ка, я знаю одного барыгу, завтра же смотаюсь к нему!

– Ладно, – хриплю и проталкиваю пальцем застрявший в горле чернослив. – Утром так утром, пойду я.

– Посиди, куда так торопишься, поболтаем. А насчет денег не беспокойся, завтра рассчитаюсь с тобой… Ты правильно делаешь, что уезжаешь, – сказал он, немного помолчав. – Здесь ничего хорошего не будет. Посмотри, что творится вокруг: пьянство, воровство, ложь, убийства. Народ ни во что больше не верит, мы обречены на вымирание. Нас спасет только одно – принять ислам! Мулла сплотит нас, мы построим мечети, будем молиться Аллаху и возродимся…

Маир еще долго говорил, но мне, крещеному, слушать его речи было не больно-то приятно. К тому же по сути своей я человек светский – люблю волочиться за девками, пить хорошее вино, курить дорогие сигареты, носить модные шмотки и смотреть порнуху.

Маир не умолкал, и мне вспомнился Аслан, ваххабит, с которым воевали в одной роте летом две тысячи четвертого. Родом он, кажется, был из Панкиси и пробрался в Цхинвал пешком через горы. У него, как у Паниковского, не было документов, но в отличие от сына лейтенанта Шмидта Аслан был молод, силен и отважен. Еще он называл себя моджахедом и говорил, что был в отряде самого Гелаева. Может быть, поэтому ему не нравилось сидеть в окопе, и, когда он предложил нашим спуститься с горы к траншеям противника и перерезать глотки неверным собакам, ребята, чтобы скрыть свою трусость, обозвали его сумасшедшим. Однажды во время сильнейшей бомбежки Аслан вылез из окопа и заявил, что сорок хороших моджахедов сдержали бы всю грузинскую армию.

– Ложись! – крикнул командир. – Или я выгоню тебя из роты к чертовой матери!

Аслан только усмехнулся:

– Напугал. Да я сам собрался уходить. Просто объясни мне, почему мы каждый раз поднимаемся на эту высоту?

– Как почему? Будем стоять тут до утра, пока не придет смена…

– Посмотри, сколько тут деревьев, они тоже стоят и ничего не делают. Зачем ты мне дал этот пулемет, зачем нам гранатометы, минометы? Надо отвечать противнику, гасить их огневые точки! Я пришел сюда воевать, а не прятаться! Нет, это не моя война, поеду-ка лучше в Ирак мочить америкосов!

Не знаю почему, но я проникся к Аслану симпатией и даже спустился с ним вниз, где грузины рубили лес, но никого там не оказалось. Подложив мины под свежесрубленные бревна, мы потихоньку убрались.

После войны я встретился с ним во Владике, он уговаривал меня перейти в ислам. Даже в мечеть меня повел. Но, выйдя оттуда, я спросил:

– Вот ты, мусульманин, принял бы из-за меня, своего друга, христианство?

Он только улыбнулся и ответил:

– Ладно… Но запомни: скоро весь Кавказ будет мусульманским.

Я пожал плечами, и мы разошлись. С тех пор я не видел Аслана. Может, он в самом деле подался в Ирак и стал воином Аллаха…

Я посмотрел на часы: ого, уже полночь.

– Мне пора, – говорю. – А то мать будет беспокоиться. Удивительно, что она еще не позвонила.

Маир не стал меня удерживать и проводил до дверей. Я снова включил подсветку в телефоне, спустился по лестнице и осторожно, чтобы не привлекать внимания выпивающих во дворе парней в форме, выскользнул из пахнущего мочой подъезда и быстрым шагом направился в сторону своего района. В конце улицы мне попался пьяный, который, пошатываясь, отливал на забор. Я прошел было мимо, но остановился, услышав грязную ругань: по голосу узнал соседа. Вот так удача! Развернувшись, я приблизился и направил ему в лицо луч подсветки. Он приподнял руку, защищаясь ладонью от света. Я дважды выстрелил ему в голову и зашагал в сторону вокзала.

Вертолет

Звезда грузинской литературы интеллектуал Лаша встал со своего председательского места, вышел на середину конференц-зала и, сверкая стеклами очков, начал вещать:

– Если вы не устали, даю вам еще одно упражнение: вы должны разбиться на пары и рассказать друг другу истории о войне, где сами были непосредственными участниками, понимаете? – Он обвел взглядом все три стола, за которыми притихли абхазские, грузинские и осетинские писатели, и продолжал: – Потом каждый из вас напишет новеллу другого.

Тут, конечно, писатели зашумели, ибо всех волновал вопрос, сколько времени отпустит маэстро на создание такого произведения.

– Думаю, дня вам хватит, – отвечал Лаша. – Но у вас еще целый час до обеда, и, может быть, кто-то успеет написать…

Я был в паре с Гундой, абхазской поэтессой – кстати, очаровательной блондинкой. Она сидела рядом и рассказывала мне про сбитый в девяносто втором году вертолет. Добрую половину ее повествования я не слышал, так как немного оглох после той контузии в августе две тысячи восьмого. По правде говоря, мне самому не терпелось поведать ей, как это случилось. Но с чего начать, думал я, смотря на шевелящиеся губы Гунды.