Читать книгу "Гавань разбитых ракушек - Ника Муратова"

— Садись за руль, — бросила она ему, открывая дверцу машины.

— С чего вдруг?

— Я там не проеду. Или кого-нибудь прижму, или перееду.

Она не стала смотреть ему в глаза, чтобы не видеть насмешливого взгляда. Пусть смеется сколько влезет. На этих узких улочках, до отказа набитых людьми, протискивающимися сквозь толпу наглых покореженных такси, невнимательных детей и ослов, везущих товары на скрипучих телегах, ее «Лендровер» непременно что-нибудь или кого-нибудь заденет под ее «чутким» руководством. Пусть уж лучше Родионов мучается и отвечает потом за последствия.

Из-под колес машины разбегались грязные дети, в окна заглядывали любопытные женщины в цветастых тюрбанах с корзинами вяленой рыбы, орехов кола и другой мелкой снеди на головах. Таксисты пытались нагло протиснуться между машинами и толпой, застревая в итоге одним колесом на обочине, другим — на проезжей части, тормозя все движение.

Она позвонила Муссе заранее, и он вышел на перекресток, чтобы встретить их и проводить к магазину. Если бы он не размахивал старательно руками, они бы успешно проехали поворот, потому что пыльные, усыпанные ларьками улочки выглядели совершенно одинаковыми. Старое здание, где он обитал более десяти лет, продали банку под строительство, и Муссе пришлось переехать на другую, еще более тесную улочку.

— Заходите, мадам, прошу, как всегда, все самое лучшее по самым лучшим ценам.

Мусса, человек-колобок в необъятном африканском платье-хафтане и крошечной шапочке на голове, излучал невероятную радость по поводу приезда гостей. Он говорил на смеси ломаного английского и французского, но, когда понял, что спутник его клиентки говорит по-французски, полностью перешел на привычный ему язык.

— У меня много нового товара, только скажите, что желаете, я найду все в лучшем виде!

Магазин располагался в помещении три на четыре метра, и огромное количество превосходных изделий со всей Африки было просто свалено в одну кучу — маски, ножи, оконные рамы и многое другое навалено друг на друга, покрыто толстым слоем пыли. Ольга осторожно перебирала предметы, сдувала пыль и рассматривала с восхищением. Ткани из Мали, настенные фигурки из Ганы, слоники из Зимбабве, бусы со всех частей Африки возрастом не менее ста лет, сделанные из янтаря, привезенного в Африку работорговцами, черепашьи гребни из Канакри, барабаны из Сенегала, выгравированные деревянные божества из Египта, расписные керамические серьги из Марокко… Ольга не могла остановиться. Она отложила в сторону уже с десяток предметов и все еще не решалась, на чем остановиться. Денег у нее с собой было не очень много, но хотелось все же купить что-то необычное и памятное. Денис терпеливо наблюдал за ней, перекидываясь при этом словами с Муссой. Наконец Ольга, вся покрытая пылью, прислонила к стене два профиля из темного дерева — мужской и женский, деревянную антилопу и маску из Мали с необычной резьбой.

— Хороший выбор, — сказал Мусса. — Старинная работа, дерево прошло испытание временем, уже не треснет ни от влаги, ни от жары.

— И как, ты думаешь, я это провезу? В мой маленький чемодан не поместится, — произнес Денис по-русски.

— Придумаешь. Как-нибудь провезешь. Спроси его, сколько стоит.

Торговаться было даже неловко. Мусса и так назвал низкую цену, на центральном рынке в Банжуле такой товар стоил бы раз в пять дороже. Мусса завернул покупки в синий пластиковый пакет и бережно отнес в машину.

— Приезжайте еще!

На прощание он вынес острый нож в черном кожаном чехле с металлическим ободком.

— Это подарок — нож туарегов. Для хорошего воина, как вы. — Он с уважением протянул нож Родионову. Тот поклонился и взял подарок.

— Ничего себе, я все купила, а подарок тебе, — возмутилась Ольга. — Вот так всегда, если уж везет кому, так во всем. И с чего он решил, что ты воин?

Мусса стоял на дороге и долго махал им вслед, широко улыбаясь.

В тот же день Денис уехал. Не сказал, ни когда они вновь увидятся, ни что от нее требуется делать в его отсутствие, ничего вообще не сказал. Попрощался по-дружески, забрал все сувениры, бережно обернув их в свои вещи.

Сколько ни силилась Ольга не разреветься, а все же, как только машина скрылась за поворотом, влетела в свой дом и уселась на пол, заливаясь слезами. Ну что за дура! Что за идиотка! Он ведь все знаки ей подал уже, только сделай маленький шажок, совсем маленький шажок навстречу, и все, возможно, встанет на свои места. Но ведь нет. Страх. Гордость. Упрямство. Список можно продолжать до бесконечности. Только делу это не поможет. Он уже уехал. А ей оставаться здесь и терзаться отчаянием.

Глава 22

Воскресенье выдалось скучным. Пол не приехал, хотя они планировали вместе поехать к морю. Малярия уложила его на несколько дней в постель. Лара была в воскресной школе. Ольга, впрочем, не впервые с тоской ощутила, насколько она одинока здесь. Персонал клиники держался дружелюбно, но все же в стороне. Приветливость была естественной, но своей Ольга так и не стала и не пыталась, впрочем. В друзья к ней никто не набивался, как и она. Пол считался другом, но был далеко, навещал ее наездами. И ничего общего у них, кроме тоски по нормальной, «домашней» жизни, не было. Иногда она вела долгие разговоры с Мамой Бахной, было интересно и познавательно, но дружбой это нельзя было назвать. Одна Лара, как ни странно, была тем человеком, с кем можно было поговорить по душам о чем угодно. Когда она не впадала в свое язвительное настроение, она могла быть отличной собеседницей. Но предугадать ее настроение было невозможно, а потому иногда Ольга трижды думала, прежде чем напрашивалась к ней в компанию. Сомнения, посеянные Родионовым, только еще больше пугали, настораживали. Она боялась думать об этом, боялась оказаться лицом к лицу с обстоятельствами, к встрече с которыми не была готова. Лара не была ей другом. Она находилась в другой категории, их отношения не могли поместиться в привычные рамки дружбы-вражды-равнодушия.

Ольга была одинока и могла полагаться только на себя. Ее это не очень тяготило, но иногда, в такие скучные дни, как сегодня, хотелось в люди, хотелось в большой город с его огнями, с красивыми магазинами, стеклянными кафе и нарядными прохожими. Хотелось болтать ни о чем с маникюршей, наблюдая за волшебством преображения своих ногтей. Хотелось заказать взбитых сливок с клубникой и горячим шоколадом с корицей. И поглощать эту роскошь, шутя с лучшими друзьями, такими, как Димыч, например. Легко и без углубления в философские дебри. Хотелось Родионова. Но это желание было слишком сложным, глубоким и болезненным. О нем не стоило думать, дабы не усугублять и без того черную тоску. А еще очень хотелось улечься на диване, положив голову на колени отцу, и смотреть телевизор. И слушать, как мама комментирует статьи в газете, веселя всю семью. Хотелось семейной обстановки, как это было раньше. Пусть не идеальной, с прорехами, кое-где прогнившей, кое-где заштопанной, но все же родной… Это была ее семья, и она не могла выкинуть двадцать восемь лет жизни из памяти. Трудно было определить, скучает она по маме или же это тоска по уюту, теплу, атмосфере, знакомой с детства.