Читать книгу "Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают! - Фарход Хабибов"

– Маняша, ты?

– Виталька, – и Манька шандарахнулась в обморок, еле успел ее поймать, чтоб об землю не брякнулась.

Остохренеть, это она, пришла за мной в сорок первый, МОЯ МАРИША.

У Онищука с другими командирами глаза стали квадратными, затем треугольными и после стадии пятиугольников снова приняли вид нормальных человечьих глаз. Это они еще не знают, что мы с Марией аж 201*** года, тогда бы конфигурации их глаз позавидовал самый многоребристый кристалл.

– Мань, Маняша, Машенька, – воркую я, прижимая ее к себе. – Мань, как ты нашла меня?

Маня открыла глаза, осмотрела всех вокруг, потом внимательно меня, и сказала:

– Виталик, любимый, как же я по тебе соскучилась.

Товарищи командиры синхронно выполнили команду кругом и мерным солдатским шагом свалили на хрен, менее понятливая подруга Мани тормозила рядом, с разинутой пастью.

– Глафира иди, я потом приду, – сказала Маша, приходя полностью в себя, и Глафира сбрызнула с горизонта.

Маня оперлась на мое плечо, и я повел ее в ближайшее укромное место, ведь нам надо много чего рассказать друг другу.

Я ей рассказал все, что пережил за эти дни, и настала ее очередь колоться. Вкратце она сказала, что прождала меня на курорте до 26 июня, потом, со злостью, рванула обратно в Ленобласть, к своим налогоплательщикам (местами злостным налогонеплательщикам). И уж там, злясь и ненавидя меня, жила до 29 июня, когда плойка (электрофигня, которой кудрявые выпрямляют волосы, а прямоволосые кудрявят) шваркнула ее током. Опомнилась уже тут, в крепости, и успела провоевать, а третьего мы напали.

Потом до вечера мы говорили, я не хотел ее отпускать, да и сама она не горела желанием уйти, потом, уже в темноте, мы опомнились и пошли к людям. Поужинав, чем Вермахт послал, мы с Маней улеглись спать в кузове «Опель-блица», согнав оттуда чрезвычайно шустрого, но менее сообразительного бойца. На этом кончился этот день, и я обрел мою Марию, но уже в 1941 году.

Глава XII

«Полковник, новые порядки»

5 июля 1941 года, где-то в Белоруссии (точнее, в 50–70 км от Брестской крепости)

Проснулись оба одновременно, вот что значит встреча за сотни км и десятки лет. Машуня, видимо, сил-то набралась, аж целоваться полезла, ну и как противиться женщине, я че, псих? Но дальше пойти я ей не разрешил, все-таки она и ее новое тело пережило ужас Брестской крепости, пусть сперва немного окрепнет, а там и видно будет.

Проводил ее до женского расположения, кстати, там ее уже встретили с «типа все понимающими» улыбками, Глафира, значит, языком промассировала органы чувств подруг, да и пропажа Машундры на ночь тоже не осталась незамеченной.

Машуня прошла к своим, а я рванулся на пробежку, любовь любовью, но на фиг я ей без здоровья-то, вот то-то и оно. После пробежки попросил Прибылова полить воды, этот не фулюган типа Вахаева, и полил чинно-благородно, за что в ответ и я полил ему. Потом ретировался на командирское лежбище (шалаши только для крепостников). А тут нас ждал завтрак, кстати, старшина давно не справлялся, и ему поначалу помогали два бойца, а теперь с наплывом личного состава еще трое ему пищепомощников подключились.

После завтрака Анисимыч собрал нас и пропесочил, новый командир ДОН-16 нагнул нас всех, и был прав.

– Какого кандибобера, товарищи командиры, вы не озаботились постройкой хотя бы шалашей? Почему красноармейцы вторую ночь спят на свежем воздухе, а вдруг дождь? У нас и так около 300 раненых и больных из крепости, да к тому же мы на территории врага. Вдруг немцы начнут поиски именно здесь? Думаете, они ничего не сделают за деблокировку крепости и за уничтожение двух батальонов 45-й пехотной дивизии? А тут бац и полсостава части простудится?

Потом Анисимович блеснул знанием нелитературного русского языка, и облил нас перлами русского матерного. Причем ни у кого претензий не было, по делу все, а некоторые даже восхищались, вон Онищуку мат как коту сметана, тоже мне ценитель запретной словесности.

Потом полковник погнал каждого командира с задачей понастроить шалашей. И начальники рванули каждый к своему подразделению, с Анисимычем остались лишь я да Бернхардт.

– Ну что, старлей, обиделся? – спрашивает Старыгин у меня.

– На что, товарищ полковник? Вы правы по всем параметрам.

– Прежде всего, боец должен быть сытым, выспавшимся, вооруженным, обученным и с силой воинского духа. А после ночевки на улице, думаю, с этим не очень, или я не прав.

– Да согласен, потому вы полковник, а я пока всего старлей. Звания же не только за выслугу лет дают, а еще и за опыт.

– Хватит льстить, старлей, лучше расскажи о своей службе тыла, то есть теперь о нашей.

Промямлив, я попытался вслух осмыслить, что такое служба тыла, и есть ли она у нас. После моего ответа полковник начал материться по-новому, используя все возможные и невозможные законы и диалекты языка.

Краткий смысл его едкого монолога в следующем:

Какого хрена у вас нет службы тыла, и все положено на русское авось да небось.

Ну и вывод из всей этой тирады, был таков: надо срочно назначить начальника службы тыла, и нет ли у меня на примете кого.

– Товарищ полковник, у нас в основном строевые бойцы, товарищей из интендантов и других тыловиков только старшина (да и тот ненастоящий), ну и два повара. Может, среди ваших есть кто, интендантского склада ума?

– Да невеста твоя, интендант третьего ранга, ну боец Машкова, что, не знал?

– Знал, но как-то не подумал, я-то ее знаю со стороны человеческой, а со служебной вам виднее.

– Да, она справится, я знаю.

Потом приказом командира дивизии полковника Старыгина интендант третьего ранга Мария Машкова была утверждена в должности начальника службы тыла ДОН-16.

И эта сволочь, ну новоиспеченная начтыл, начала нагинать нас с ходу, сгребла все, что мы нажили непосильным трудом, под себя, и оружие лишнее, и жрачку, и запчасти, и даже горючку. Я-то забыл, что она в той жизни налоговиком была, под таким-то соусом с ней не сталкивался, а тут бац и выясняю, что Машутка-то моя еще тот жук (таракан, паук, мокрица – нужное зачеркнуть), короче, бюрократ сверхужасный.

Даже патроны, которыми были набиты у нас все емкости, подвергла учету и лишнее отобрала. У-у-у-у язва, все, конец привольной партизанской жизни, теперь кранты, да здравствует устав и машуткобюрократия, однако. Она наложила свою интендантсткую лапу даже на форму, снятую с мертвых немцев, двако.

Пока суд да дело, поспел обед, и даже крепостникам наш главмедикус разрешил чуть плотней поесть, по банке тушенки на четверых. Не шикарити, конечно, но им много и нельзя пока. Ну а нам-то можно, раньше рубанули бы от пуза, так эта Машкова и тут нагадила, порционы разграничила чуть ли не по граммам, хорошо, микровесов нет, и повар на глаз дозирует. Хотя Маша ввела наши расходы в экономную систему, а не как прежде «от пуза», запас карман не дерет, и в душе мы понимаем, что Мария права (но все равно АбЫдно).