Читать книгу "Счастливые шаги под дождем - Джоджо Мойес"

Том взглянул на нее. Его глаза в обрамлении мокрых черных ресниц казались ярко-голубыми. Возможно, потому, что все вокруг было серым.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросил он в ответ.

Вопрос прозвучал очень искренне.

А неподалеку в сырой комнате Сабина и Джой рассматривали альбомы с фотографиями. К удивлению Сабины, Джой предложила это сама, но в последнее время многое в поведении бабушки стало необычным. Она без звука согласилась с намерением Сабины пойти на свидание с парнем, вдруг разрешила собакам спать на своей кровати, предпочитала заниматься любым делом, но только не сидеть в комнате с мужем.

Которого обожала.

Сабина рассматривала фотографию супружеской четы по случаю шестилетней годовщины свадьбы. Джой сидела на табурете в строгом темном платье с широким воротником и пышной юбкой. Она улыбалась, но явно пыталась сдержать смех. Он в белой форме стоял сзади, одну руку положив ей на плечо, а другой любовно сжимая ее руку. Взгляд его был направлен на ее макушку, и он тоже пытался не рассмеяться.

– Это был самый кошмарный фотограф, – с нежностью произнесла Джой, стирая со страницы несуществующую пыль. – На самом деле это был очаровательный молодой китаец, он употреблял ужасные английские выражения, услышанные им у военных, смысла которых он не понимал. Допустим, он хотел сказать вам, чтобы вы сели ближе друг к другу, но вместо этого выдавал какое-нибудь жаргонное выражение вроде… – Джой мельком взглянула на Сабину. – Как бы то ни было, мы с твоим дедом с трудом сохраняли серьезное выражение лица. Если не ошибаюсь, после мы просто рыдали от смеха.

Сабина рассматривала снимок, живо представляя себе двух заговорщицки улыбающихся любовников, охваченных одной и той же эмоцией и сощурившихся от яркого света. Казалось, их окружает какая-то невидимая аура и их счастье не допускает туда никого постороннего.

«Хочу, чтобы на меня вот так же смотрел мужчина, – подумала Сабина. – Хочу, чтобы меня так же любили».

– Вы с дедом никогда не ссорились?

Джой закрыла альбомную страницу папиросной бумагой.

– Конечно ссорились. И даже скорее не ссорились, а не соглашались друг с другом. – Подняв глаза, она посмотрела в окно. – Думаю, Сабина, для нашего поколения это было проще. Мы знали, какие роли нам уготованы. Не существовало всех этих протестов и споров по поводу того, кто что сделал, как это бывает у вас сейчас.

– К тому же у вас имелась прислуга. И вы не спорили о том, кому мыть посуду.

– Да, это помогало.

– Но наверное, иногда он тебя расстраивал. Иногда вы, наверное, ненавидели друг друга всеми печенками. Ведь совершенных людей нет.

– Мне не приходилось ненавидеть его всеми печенками, как ты очаровательно выразилась.

– Но вы все-таки ссорились? Все ссорятся.

«Ну пожалуйста, пусть это будет не только моя мама», – подумала Сабина.

Словно тщательно обдумывая ее слова, Джой сжала губы.

– Был один такой день, когда твой дедушка сильно меня расстроил.

Сабина ждала рассказа об этом ужасном деянии, но ничего не последовало.

Джой перевела дух и продолжила:

– После я чувствовала себя ужасно несчастной и подумала: «Почему, черт возьми, я должна остаться? Почему должна это терпеть? Это так трудно». А потом я припомнила ту нелепую фразу из… церемонии коронации. Знаешь, в молодости мы были помешаны на коронации. В то время для меня это выражало потребность быть верным чему-то. Тогда для нас существовало понятие о долге. И чести. И как же взволновало всех то, что эта молодая женщина и ее энергичный муж во имя долга посвятили свои жизни управлению светским королевством, как они его называли. И я поняла, что это делается не ради одного человека, не ради его счастья. Это делается ради того, чтобы не разочаровать других, поддержать надежды людей. – Джой, не отрываясь, смотрела в окно, на время захваченная воспоминаниями. – Поэтому я старалась не терять веру. А те люди, которые разочаровались бы, если бы я потеряла веру… что ж, думаю, в результате они стали счастливее.

«А как же ты?» – спрашивала себя Сабина. Но неожиданно бабушка засуетилась.

– Боже правый, взгляни на этот дождь, – заволновалась она. – Я и понятия о нем не имела. Пойдем, надо привести лошадей с нижнего поля. Ты еще успеешь мне помочь.

Глава 11

Томас Кенилли уехал из Ирландии в девятнадцать без денег и перспектив на получение работы. Он направлялся в Лэмборн в Англии, где, как уверяли его друзья-жокеи, парень с его руками, и, что важнее, с яйцами, найдет работу жокея. Дома он отказался от хорошей работы и по крайней мере двух предложений от известных инструкторов. Опечаленные родители, зная, конечно, что сыновья вырастут и уедут от них, предполагали, что первым уедет старший сын Кирон. Отец Тома очень надеялся на это, поскольку Кирон уже два раза разбивал отцовскую машину и, в отличие от Тома, никогда не отдавал матери часть зарплаты на хозяйство. Родители не стали спрашивать младшего сына о причинах отъезда, но его тетка Эллен, работавшая в большом доме, сдержанно сообщила им, что дело может быть в дочери. По этой причине мать Тома до самой смерти, а умерла она девять лет спустя, питала сильную неприязнь к Кейт Баллантайн, хотя Том никогда не говорил о ней матери. Видела она девушку всего раза два, и сама Кейт с позором уехала из Баллималнафа за несколько месяцев до отъезда Тома. Разумеется, там был ребенок, но Том, как ни странно, сильно разозлился на мать, когда та спросила, имеет ли он к этому отношение. Уже тогда у этого паренька не просто было добиться ответа.

Как и предполагалось, он довольно легко нашел работу в большой конюшне одной известной женщины-тренера, с выносливостью и телосложением ломовой лошади и жгучим темпераментом сочетающей в себе способность флиртовать со всеми, вплоть до ее животных. Том ей понравился – честный парень, который разбирается в лошадях и, главное, не боится ее. Среди парней ходили разговоры, что он нравится ей не только за это, но Том отличался таким неуемным честолюбием и трудолюбием, что всерьез об этом никто не думал.

Том не был, как говорили служащие ипподрома, своим в доску. Не пропадал с коллегами в пабе вечером пятницы, чтобы растворить в пиве жалкий заработок, не участвовал с местными девушками в буйных попойках и не водил их после работы в покосившиеся, плохо обогреваемые передвижные дома, не сидел с кружкой черного кофе после утреннего дежурства по конюшне, жалуясь на скудный заработок и каторжный труд, удел жокея-стажера. Том работал, изучал пособия, при любой возможности выезжал верхом, высылая родителям небольшие свободные деньги. Позже он сам признавался, что такой образ жизни подчас вызывал у него отвращение.

Именно по этой причине, когда четыре года спустя норовистый четырехлеток вырвался из стойла, сильно повредив Тому руку – она висела на двух сухожилиях и раздробленной кости, – единственными людьми, по-настоящему переживавшими за него, были та тренерша – она переживала также за себя, поскольку за всю ее карьеру никто из ее служащих так не вкалывал, – а также букмекеры, давно заметившие сверхъестественную, но предсказуемую способность Тома приводить лошадь второй в забеге. Такое могло произойти с любым из жокеев, но сослуживцы Тома, хотя и сочувствующие ему, затаив злорадство, вполголоса говорили друг другу, что с любимчиками учителя всегда что-нибудь случается.