Читать книгу "Секретный Черчилль. Британские спецслужбы в войнах ХХ века - Вадим Телицын"

В прошлый раз, наблюдая подобное развитие событий, я взывал во весь голос к своим соотечественникам и ко всему миру, но никто не пожелал слушать. До 1933 или даже до 1935 года Германию можно было уберечь от той страшной судьбы, которая ее постигла, и мы были бы избавлены от тех несчастий, которые Гитлер обрушил на человечество. Никогда еще в истории не было войны, которую было бы легче предотвратить своевременными действиями, чем та, которая только что разорила огромные области земного шара. Ее, я убежден, можно было предотвратить без единого выстрела, и сегодня Германия была бы могущественной, процветающей и уважаемой страной; но тогда меня слушать не пожелали, и один за другим мы оказались втянутыми в ужасный смерч. Мы не должны позволить такому повториться.

Сейчас этого можно добиться только путем достижения сегодня, в 1946 году, хорошего взаимопонимания с Россией по всем вопросам под общей эгидой Организации Объединенных Наций, поддерживая с помощью этого всемирного инструмента это доброе понимание в течение многих лет, опираясь на всю мощь англоязычного мира и всех тех, кто с ним связан. Пусть никто не недооценивает внушительную силу Британской империи и Содружества. Пусть вы видите на нашем острове 46 миллионов человек, которые испытывают трудности с продовольствием, и пусть у нас есть сложности с восстановлением нашей промышленности и экспортной торговли после шести лет беззаветных военных усилий, не думайте, что мы не сможем пройти через эту мрачную полосу лишений так же, как мы прошли через славные годы страданий, или что через полвека нас не будет 70 или 80 миллионов, проживающих по всему миру и единых в деле защиты наших традиций, нашего образа жизни и тех вселенских ценностей, которые мы с вами исповедуем. Если население Британского Содружества и Соединенных Штатов будет действовать совместно, при всем том, что такое сотрудничество означает в воздухе, на море, в науке и экономике, то будет исключен тот неспокойный, неустойчивый баланс сил, который искушал бы на амбиции или авантюризм. Напротив, будет совершенная уверенность в безопасности. Если мы будем добросовестно соблюдать устав Организации Объединенных Наций и двигаться вперед со спокойной и трезвой силой, не претендуя на чужие земли и богатства и не стремясь установить произвольный контроль над мыслями людей, если все моральные и материальные силы Британии объединятся с вашими в братском союзе, то откроются широкие пути в будущее – не только для нас, но и для всех, не только на наше время, но и на век вперед».

Присмотритесь внимательно: ни разу не упомянул Рузвельта, только раз Сталина, но так, что вся слава досталась русскому народу, как, впрочем, и американскому.

Заключение

Черчилль не просто был близко знаком с миром разведки и секретных служб, который как нельзя лучше соответствовал романтическому складу его характера, манил и волновал его воображение, в котором он нашел применение своей буйной фантазии и утолил жажду приключений.

В юношеском романе «Саврола», который Уинстон Черчилль написал, когда ему едва исполнилось двадцать четыре года, и который был опубликован в 1900 году (когда автору «стукнуло» двадцать шесть), есть эпизод, объясняющий, почему будущий премьер предпочел спокойной жизни жизнь, полную приключений.

«Стоила ли, – писал автор «Савролы», – игра свеч? Бороться, работать, постоянно вращаться в водовороте событий, жертвовать тем, что облегчает жизнь и делает ее приятной, – и все это ради чего? Ради народного блага? Дело в том, и он не мог не признаться в этом самому себе, что власть привлекала его гораздо больше, нежели благородная цель. Честолюбие было его движущей силой, сопротивляться которой у него не хватало сил. Он мог понять радость артиста, он мог понять тех, кто посвящает свою жизнь поискам прекрасного или спорту, который доставляет огромное удовольствие и не влечет неприятных последствий. Вести спокойную жизнь, предаваясь мечтам и философским размышлениям в красивом саду, вдали от людской суеты, наслаждаться искусством, баловать свой ум самой восхитительной пищей – разве это не в тысячу раз лучше, чем всю жизнь бороться за власть? Однако он твердо знал, что мир и покой – не для него. Он обладал возвышенным, пылким и дерзким умом. Путь, который он избрал, был для него единственно возможным, и этот путь ему предстояло пройти до конца»[174].

Это было его кредо, символ, ведущий вперед. И символ этот свидетельствовал, можно сказать, о подсознательной тяге Черчилля к «братству плаща и кинжала», но – «со своим уставом»…

В период между Первой и Второй мировыми войнами Черчилль по-прежнему уделял большое внимание разведке и шпионажу, только на этот раз его усилия были направлены против «красных». В 1953 году уже на закате карьеры вновь избранный премьер-министром Черчилль увенчал свою «заговорщическую» деятельность последней интригой. Он приказал британским разведчикам поддержать ЦРУ, организовавшее заговор с целью свергнуть режим Моххамеда Моссадыка (премьер-министр Ирана с 1951 по 1953 г.) в Иране и восстановить власть шаха. Это содействовало тому, что режим исламистов смог победить в Иране не в 1950-х, а только в 1970-х годах, когда на политической карте мира действовали совсем иные фигуры…

На протяжении всей своей политической жизни У. Черчилль торопился. Особенно он спешил в первое десятилетие XX века. Да и в зрелом возрасте неизменно испытывал нетерпение, например в годы, предшествовавшие его второму премьерству.

Когда У. Черчилля спрашивали, почему он так спешит, почему ему не терпится добиться всего сразу и немедленно, он отвечал, что не надеется прожить на свете дольше своего отца и потому ему надо спешить, чтобы достичь не только того, что успел отец, но и того, чего Рандольф не смог добиться.

Правильный шаг, сделанный Черчиллем весной 1940 года, спас Англию от верного разгрома и дал ей возможность закончить войну в рядах антинацистской коалиции. Это был пик политического триумфа Черчилля как государственного деятеля…

…Черчиллю, если бы не пришлось попасть в большую политику, можно было без сомнений идти на службу либо в MI 5, либо в MI 6 (в крайнем случае – в министерство иностранных дел), и там, и там его бы приняли с распростертыми объятиями. Тому свидетельство – его интеллект, стремление достигать поставленные цели, умение общаться, собирать, обобщать и анализировать информацию (что вообще мало кому удается).

Как считал один из современников (и мы с этой позицией полностью солидаризируемся), Черчилль, последний из аристократов, управлявших Англией, был необыкновенным человеком, сотканным из противоречий, – романтиком и реалистом, рабом честолюбия, не изменяющим своим принципам, авантюристом, признававшим достоинства компромисса. В его голове буквально роились гениальные идеи, однако это не мешало ему совершать легкомысленные поступки. Случалось, Черчилль заблуждался, пойдя на поводу у собственного воображения, однако при этом он умел прислушиваться к голосу разума и выбираться на правильный путь, продиктованный здравым смыслом. Богатый политический опыт, непоколебимый патриотизм, врожденный дар красноречия, колоссальная энергия мысли – такое обилие козырей поставило Черчилля над простыми смертными, сделало его столь же привлекательным, сколь не похожим на других. Он и сам был убежден, что послан Провидением, чтобы спасти свою страну. Черчилль был наделен невероятной интуицией и в равной степени лишен чувства меры. Если им вдруг завладевала, ослепляя его, очередная навязчивая идея, он становился столь же безответствен, будучи не у дел, сколь тираничен, находясь у власти. Черчилль, человек крайностей, слишком жестко обращался с окружающими и в то же время поражал своей беспримерной впечатлительностью. Лорду Биркенхеду приписывают такие слова: «Когда Уинстон прав, он неподражаем. Но когда он ошибается – о, Боже правый!» Снедаемый беспредельным эгоизмом, в своих действиях Черчилль проявлял железную волю, неизменные бойцовские качества – этим объясняются все его успехи и поражения. К тому же в силу своего маниакально-депрессивного темперамента Черчилль то впадал в глубокую депрессию, то пребывал в состоянии крайнего возбуждения, если не эйфории.