Читать книгу "Ф. Г. Раневская. Женщины, конечно, умнее - Андрей Шляхов"

Кстати, все эти фильмы, которые перечислила Фаина Георгиевна, сохранились. Они были показаны уже после смерти актрисы. Непонятно, кому и зачем понадобилась столь циничная ложь?

Лев Федорович Лосев, директор Театра имени Моссовета, вспоминал:

«Открывая в 1981 году новый сезон, мы как обычно торжественное собрание труппы хотели начать с чествования Раневской: 27 августа ей исполнялось 85 лет. Ссылаясь на нездоровье, она заявила, что на сбор труппы не придет. Ее уговаривали, я звонил неоднократно — все напрасно. Но утром, за час до сбора труппы, позвонила сама и, оставаясь верной себе, своей манере, сказала:

«Меня в жизни так мало уговаривали, что я не могу отказать такому кавалеру, как вы. Я приеду».

Молодые артисты преподнесли ей цветы.

Сотрудники подшефного завода торжественно вручили сувениры. Все стоя аплодировали ей. Она была растеряна, растрогана. Потом положила цветы и подарки и, опустив руки по швам, подтянувшись, вдруг громко произнесла:

«Служу трудовому народу!»

19 мая 1982 года. Эту дату запомнили все актеры Театра имени Моссовета, занятые в спектакле «Правда — хорошо, а счастье лучше».

В этот день спектакль собирались заснять для телевидения, но Юрский не дал согласия, опасаясь, что при съемках «из зала» пострадает качество отснятого материала. Фаина Георгиевна была с ним солидарна, но по другой причине — она вообще не переносила камер в зале. Для нее театр был несовместим со съемками. Другое дело — кино или, скажем, запись спектакля на телевидении, как это было сделано с постановкой «Дальше — тишина».

Начался спектакль ужасно: с первой же своей реплики, с первой же сцены Фаина Георгиевна стала забывать текст. Совсем. Напрочь. Да при этом еще и не слышала того, что ей подсказывали из-за кулис, и отмахивалась от подсказок партнеров по сцене.

Зрелище было тяжелое: актриса металась по сцене и все никак не могла начать игру.

Конечно же, какие-то фразы выпадали из памяти и раньше — возраст, сколько ни обращай на него внимания, дает о себе знать. Если что-то забывалось, на помощь Раневской приходили партнеры. Вставляли в свою речь измененную реплику Фелицаты, подсказывая тем самым Фаине Георгиевне, что он должна сейчас сказать. Случалось так, что за первой подсказкой следовала вторая и даже третья.

На ходе спектакля это никак не отражалось: Раневская столь красочно и смачно повторяла текст, что зритель даже не задумывался о том, что он это уже слышал. Позже, за кулисами, подпуская очередную шпильку в адрес режиссеров, задумавших такую бессмыслицу (если не сказать — глупость), как упразднение суфлеров, она говорила: «Вот как славно под суфлера-то играть. Зубрить текст — дело, конечно, святое, но все же не главное. Главное — живой жизнью жить, а не по закоулкам памяти шарить. Подать текст зрителю! Суфлер должен подать текст актеру, а актер — зрителю. Вот театр! Только это уметь надо».

Сколько ни бились все вокруг, Раневская так и не смогла схватить нить действия. Это было уже не забывчивостью, а чем-то гораздо большим. Гораздо более страшным, чреватым, непредсказуемым. Раневская начинала говорить — и тут же умолкала. Металась по сцене из стороны в сторону и никак не могла найти себя, свою роль, никак не могла превратиться в Филицату. И все это происходило при полном зрительном зале, на глазах у поклонников, почитателей таланта Фаины Раневской.

Юрский, находившийся в зале, не выдерживает и начинает подсказывать. Да так, что его слышит весь зал. Слышат все, кроме Раневской.

Ужас. Шок. Крах.

Так ничего толком и не сказав, Фаина Георгиевна ушла за кулисы. Там она разрыдалась и начала обвинять всех и вся в своем позоре.

Собратьям по актерскому цеху, как находившимся на сцене, так и стоявшим за кулисами, досталось за то, что они очень тихо подсказывали.

Юрскому досталось за то, что он чересчур открыто и громко подавал текст и тем самым привлек внимание зрителей.

Ну и еще — по мелочи всем тем, кто имел неосторожность попасться под горячую руку.

Сергей Юрьевич так и не решился отменить спектакль.

Перед следующим выходом Раневской всех трясло от волнения — сможет ли? Справится ли?

Актриса смогла! Она справилась с недугом и блестяще отыграла свою роль.

«У меня нет доказательств, — писал впоследствии Сергей Юрский, — но поверьте — во втором акте 19 мая необыкновенная Раневская была необыкновенней самой себя. Может быть, так казалось по контрасту с первым актом. Может быть, мы просто все были счастливы, видя, что Фаина Георгиевна воспряла духом. Но и актеры, и техники театра, и зрители испытывали подъем, счастливое единение, несравненное чувство миновавшей опасности. А Раневская купалась и творила в волнах любви и доброжелательства… Тот вечер не запечатлен на пленке, не записан. Все это осталось только в памяти живых свидетелей. Незабываемая мимолетность, более всего отражавшая Раневскую, царствовала и здесь.

Была овация. Были общие поклоны. Был сольный выход Раневской вперед — как всегда и взрыв рукоплесканий — как всегда. И цветы. И наши, партнерские аплодисменты ей, и ее кокетливое удивление — мне? такой успех? за что?.. И общий выход к самой рампе, взявшись за руки… как всегда. Я чувствую, как она тяжело опирается на мою руку и шепчет: «Больше не могу, больше не смогу…» Все почти как всегда. Но казалось (или на самом деле так было?), что мы переживаем необыкновенные минуты, редкие мгновения Театра с большой буквы, победу духа в искусстве».

Фаина Георгиевна так больше и не вышла на сцену в роли Филицаты. Она вышла на нее всего лишь раз — в спектакле «Дальше — тишина». 24 октября 1982 года великая актриса дала свой прощальный спектакль…

Раневская боялась рецидива и в то же время никак не могла расстаться с театром. В том числе и из-за материальных соображений. Фаина Георгиевна по возрасту и состоянию здоровья нуждалась в посторонней помощи. Домработницы, медсестры, сиделки… Всем кроме платы за услуги Раневская постоянно дарила подарки. Она не могла оставить без ответной благодарности ни одну услугу, пусть даже и оплаченную. В этом была вся Фаина Георгиевна Раневская, для которой девиз «Твори добро» был жизненным правилом, а не пустыми словами.

— Мне пора уйти из театра, — объявляла она. — Я же не играю и не имею права получать деньги. Я больше не смогу играть.

А вслед за этим говорила прямо противоположное:

— Неужели театр не заинтересован, чтобы я играла? Публика ждет меня. Я получаю бесконечное количество писем. Они хотят меня видеть. Найдите мне пьесу. Неужели вам нечего мне предложить?

Сергею Юрскому хотелось занять Фаину Георгиевну еще в одном спектакле, причем в таком, где ей было бы по силам играть. Пьеса никак не находилась, но вдруг к Юрскому в руки попала переводная пьеса «Смех лангусты», повествующая о последних днях жизни великой французской актрисы Сары Бернар.

В пьесе было всего два действующих лица: сама актриса и ее секретарь, причем Сара Бернар не может передвигаться самостоятельно и на всем протяжении действия сидит в кресле. Перебирает свои записи, перечитывает отрывки из дневника, вспоминает былое.