Читать книгу "Тайна воцарения Романовых - Валерий Шамбаров"

Однако и без всяких Соборов обратиться с челобитной непосредственно к царю мог каждый россиянин! Ведь монарх бывал на людях постоянно. Ежедневно шел из дворца на службу в Успенский собор, выезжал в другие храмы и к святым местам. И Олеарий, описывая выход Михаила в храм, рассказывает, что многие люди при этом держали над головой челобитные. А специально выделенные чиновники собирали их и унесли за царем во дворец для разбора и принятия решений. Между прочим, сохранившиеся в большом числе челобитные дали повод для исторических спекуляций. Скажем, С.М.Соловьев часто цитировал эти жалобы и обобщал — вот, мол, какие безобразия на Руси творились! Хотя сами факты жалоб свидетельствуют об обратном. Что непорядки были не правилом, а исключением, иначе имело ли смысл жаловаться? Причем царь реагировал — до нас дошло много челобитных с резолюциями государей и их приближенных, какие меры предпринять по данному случаю. И факты известны, как царь за своих подденных заступался. Например, в Восточной Сибири (!) у казака Дежнева администрация незаконно отобрала в казну добытые им лично меха — он написал челобитную на имя Михаила Федоровича, отправил ее в Москву по почте (!), и по распоряжению государя ему все вернули. А отсутствие подобных документов, допустим, во Франции или Польше говорит вовсе не об идеальном порядке, а лишь о том, что там подданные не имели возможности обращаться напрямую к монарху.

Остановимся и на таком феномене, как “самоуничижение” русских, именовавших себя “холопями”. А современики-иноземцы, комментируя это проявление “рабства”, приводят и примеры, что русские вообще не ценят свободу, добровольно вступая в рабство к тому или иному вельможе, и даже государство вынуждено бороться с подобным явлением. Тут зарубежных гостей, очевидно, подвела путаница между русской и польской терминологиями. В Польше “хлоп” означало крепостного, раба. Но в России слово “холоп” отличалось по смыслу от нынешнего и не было оскорбительным. Оно (как и “хлоп”) родственно слову “хлопец”, т. е. парень, отрок. А так в древности называли не только мальчика на побегушках, но и дружинника. И были холопы-рабы — прислуга, работники по хозяйству, а были такие, кто получал оружие, коня и служил в свите боярина или князя — у поляков им соответствовали не “хлопы”, а “пахолки” или “гайдуки”. И ясное дело, государство с этим боролось — с ростом у знати личных дружин.

А в обращениях царю, оказывается, существовали не одна, а три общеупотребительных формы. И холопями себя именовали отнюдь не все, а только служилые! От стрельца до боярина. Священнослужители писали царю “мы, богомольцы твои”. А простонародье, крестьяне и посадские — “мы, сироты твои”. Выходит, это не было самоуничижением, а выражало реальные отношения между монархом и данной общественной группой! Те, кто находился на службе, и впрямь выступали в отношении государя лично несвободными — он их мог послать сегодня туда, завтра сюда, дать какой-то приказ. А по форме обращения духовных лиц видно, что и царь им обязан помогать — они же поддерживают его своими молитвами. А обращение “сироты” указывает, что к простонародью монарх стоит “в место отца”. Правомочного строго наказать за ослушание, но и обязанного заботиться о своих чадах.

Но вернемся к структуре государства. Когда надобности в созыве Земских Собров не возникало, государь правил тоже не единолично. Он постоянно поддерживал контакты с Церковью — патриархом и освященным собором. И все вопросы обсуждал с Боярской Думой, которая являлась законосовещательным органом. Формула любого указа звучала так: “Царь повелел, и бояре приговорили”. А в отличие, скажем, от британской палаты лордов, где это звание обеспечивалось только происхождением, вне зависимости от личных качеств, на Руси боярство приобреталось вовсе не автоматически. Это был чин, а не титул.

Отпрыск знатного рода начинал службу в 15 лет в стряпчих (от слова “стряпать” — “делать”). Их было при дворе 800–900. Они несли охрану, выполняли обязанности младших придворных и различные поручения. Меняясь — полгода проводили во дворце, а полгода в своих поместьях. Достойных производили в стольники. Их было около 200. Стольники — потому что прислуживали при царском столе во время парадных приемов. Но они получали и назначения на военные, дипломатические, административные посты. И если заслужили, производились в окольничие. Которые были “около” царя, составляли его ближайшую свиту. Они уже входили в Боярскую Думу. А следующей служебной ступенью было пожалование боярства. Представители 16 самых знатных родов имели право стать боярами, минуя чин окольничего. Но только право! Производство было персональным. Флетчер писал: “Что касается общественных и правительственных должностей в государстве, то здесь нет ни одного наследственного звания, как бы не было оно высоко или низко”.

Разумеется, кого-то производили не по деловым качествам, а из уважения к роду и т. п. Но в бояре выдвигались за особые заслуги и лица, не принадлежащие к аристократической верхушке. А кроме того, в состав Думы входили думные дворяне и думные дьяки — из мелких помещиков и простонародья. Такие чины достигались только персональными талантами и заслугами. И в целом состав Думы поддерживался вполне работоспособным. Например, в середине XVII в. в нее входили 29 бояр (5 не из знати), 24 окольничих, 6 думных дворян и 4 думных дьяка. И, конечно, они далеко не бездельничали. Кроме участия в заседаниях, их назначали на руководящие посты в армии, администрации, начальниками приказов.

Приказы были органами исполнительной власти, примерно соответствовали нашему понятию “министерства и ведомства”. Разные исследователи их насчитывают от 30 до 50. Потому что количество и структура приказов не являлись чем-то раз и навсегда определенным. И ранг был различным. Допустим, Посольский приказ ведал вопросами всей внешней политики. А были и областные приказы, занимавшиеся делами тех или иных территорий. Или Ловчий приказ, ведавший организацией царской охоты. Они создавались исторически, по мере возникновения каких-то нужд и отраслей. Так, в военных делах основным являлся Разрядный приказ, отвечавший за общие вопросы формирования армии. Но существовали еще Стрелецкий и Пушкарский приказы, занимавшиеся организацией, вооружением и содержанием соответствующих родов войск. Часто по несколько “близких” приказов объединялись под единым руководством. Однако штаты этих учреждений были минимальными: 2–3 дьяка (старшие чиновники), несколько подьячих (их помощников) и писцов. Весь центральный “бюрократический аппарат” насчитывал 600 — 1000 чел. И ничего, справлялись!

О служилых сословиях уже говорилось — это были дворяне, дети боярские, стрельцы, пушкари, казаки. Дворяне делились на московских и городовых. В столице находились и “жильцы”: от дворян разных городов отряжалось по 10–20 чел. поочередно, они жили в столице 3 года, а потом сменялись. Московские дворяне считались выше городовых (они происходили от дружинников московских князей, а те — от воинов удельных). Жильцы по размерам окладов и социальному статусу тоже шли впереди провинциального дворянства. Но у них и обязанностей было больше. От московских дворян и жильцов требовалось участвовать в разных парадных мероприятиях, а значит, одежду и коней иметь подходящих. Они выполняли различные поручения правительства и находились под рукой в качестве “сил быстрого развертывания”, которые можно по приказу поднять и бросить, куда требуется. Остальные дворяне и дети боярские зиму проводили в поместьях, а летом примерно половина оставалась дома, а другие выдвигались к границам. Особенно на беспокойный южный рубеж. Каждое лето здесь собиралось войско в 20 тыс. чел, а при получении информации о массированных набегах это число увеличивалось.