Читать книгу "Разгром советской державы. От "оттепели" до "перестройки" - Александр Шевякин"

Как оказалось, эти рассуждения будущего инициатора политической реформы в СССР, приведшей по сути дела к отделению и отстранению КПСС от командно-руководящей роли в государственно-хозяйственной жизни страны, не были случайными» [50. С. 97].

Заняв первое место в главном партийном штабе страны, М.С. Горбачев энергично устремился вперед. «Первое время личность Михаила Сергеевича вызывала восхищение. <…> Работа— до часу, двух ночи, а когда готовились какие-нибудь документы <…>, он ложился спать в четвертом часу утра, а вставал всегда в семь-восемь. Туалет, бассейн, завтрак. Где-то в 9.15—9.30 выезжает на работу в Кремль. Машина— «ЗИЛ». Он садится на заднее правое сиденье и — рабочий день начался. Тут же, в машине, он что-то пишет, читает, делает пометки. <…> Михаил Сергеевич просит меня с кем-то соединить. Я заказываю абонента с переднего аппарата, Горбачев берет трубку и поднимает к потолку стеклянную перегородку, отгораживая свой салон от нас. За сравнительно короткий путь до работы он успевает переговорить с тремя-четырьмя людьми. Пока поднимается до подъезда в кабинет, на ходу кому-то что-то поручает, советует, обещает— ни секунды передышки» [43. С. 208].

Действительно, ни секунды передышки. М. Горбачеву, скажем так, было труднее, чем кому бы то ни было, потому что приходилось осуществлять тонкую, не дававшую права на ошибку, роль двурушника: с одной стороны, он был Генсеком партии, но партии уже им преданной, с другой стороны — руководителем вылезающего из небытия подполья. То, в чем сторонние наблюдатели и непосредственные участники видели лишь самую худшую сторону номенклатурных игр (интриги, подсиживание, сдачу своих чужим и т. д.), на самом деле в конце концов обернулось предательством. С виду, если разбираться сиюминутно, все объяснимо, какие-то действия адекватны все время ухудшающейся ситуации, какие-то — нет. Но по существу велось глобальное планомерное разрушение. К задачам постоянного характера относился постоянный зондаж общественного мнения по типу запрос — ответ. Отсюда его знаменитый вопрос: «Процесс пошел?» Здесь имелось в виду, насколько необратимыми стали преобразования разрушительного характера? Ведь стратегической, перспективной задачей было еще и сделать развал гарантированным и после того, как Горбачевых выведут из контура управления.

Другой из наиглавнейших задач Горбачева была помощь тем из демократов, кто так или иначе оказался под угрозой разоблачения. Назовем условно такую задачу «Пожарная машина». Он сам не должен сокрушать вся и все на своем пути, он должен инициировать и далее не мешать процессам разрушения. Этот прием называется управлением без прямого вмешательства. Он находится в самом фокусе внимания прессы и наблюдателей, и его особая активность на таком поприще сразу же может быть верно идентифицирована. Громить могут и другие, а он — один, и нужно поберечься. Другое дело, что люди из его лагеря легко могут себя обнаружить, их могут подвергнуть наказанию, и вот тогда-то должен появиться М.С. Горбачев и спасти своих, нанеся удар по противнику. Он всесторонне оберегал агентов влияния, продвинутых в «мозговые центры» [6.16. С. 41].

Задача М.С. Горбачева в сфере управления заключалась в том, чтобы имитировать деятельность в русле правильно выбранного курса на перестройку, но если суммировать все оправдания М.С. Горбачева, то можно свести к такого рода заявлениям: «Вот-де появились перегибы, отклонения, но я тут ни при чем, а все побочные явления скоро сами собой пройдут, потерпите — увидите».

Отмечается, что особое искусство М.С. Горбачева проявлялось в принятии половинчатых решений, так что это шло на пользу разрушителей. Особенно его прижимали в кризисных ситуациях, но М.С. умел держать оборону и увиливать при желании. Так было, например, во время кризиса в Тбилиси в начале апреля 1989 г.: «Первый заместитель председателя Совета Министров Грузии Г.Д. Мгеладзе свидетельствует, что поздно вечером в кабинете первого секретаря ЦК Д.И. Патиашвили обсуждалась политическая ситуация в Тбилиси. В обсуждении принимал участие второй секретарь ЦК Б.В. Никольский, который «сказал, что Москва пока не дает разрешения на арест лидеров экстремистов, несмотря на то, что мы неоднократно посылали свои предложения, но нам говорят, что скоро будет Закон». Еще вечером 7 апреля в телеграмме, отправленной в Москву и подписанной Патиашвили, в числе различных мер предлагалось: «Незамедлительно привлечь к уголовной и административной ответственности экстремистов, которые выступают с антисоветскими, антисоциалистическими, антипартийными лозунгами и призывами. Правовые основания для этого имеются».

Трудно поверить, но факт: у грузинского руководства почва под ногами горела, а ему из Центра предлагали дожидаться появления Закона. Стало быть, в Москве кто-то был заинтересован в продолжении и обострении политического кризиса в Тбилиси. А ведь даже временная изоляция вождей оппозиционного движения (оснований для ареста было предостаточно, поскольку действия митингующих носили очевидный антигосударственный характер) могла повернуть ход событий и предотвратить кровавый финал» [58. С. 97]. Когда подобная ситуация возникла в Прибалтике и оттуда запрашивали Москву о помощи, то в ответ сплошным потоком шли утешения: «Реакция горбачевского ЦК всегда была одинакова: «не поддаваться на провокации. Не вмешиваться. Это всего лишь пена на здоровой волне обновления. Она пройдет сама по себе» [39. № 49. С. 5].

Дополнительно отметим, что подобное происходило и во время «бархатной революции» в Чехословакии. После того как в результате провокации начались забастовки и другие акции неповиновения, «из Москвы несколько раз звонили премьер-министру Адамецу и требовали «не предпринимать репрессивных действий». В результате начались переговоры с оппозицией, закончившиеся капитуляцией коммунистов» [10. С. 344]. Л. Адамецу пришлось потом уйти в отставку.

Позднее американцы отмечали, что «никто не сомневался, что Москва ориентируется в том, что происходит <…> «По моему мнению, глупо было полагать, что Москва не догадывается о многом из того, чем мы занимаемся, — вспоминал Джон Пойндекстер. — У них были свои информаторы. Планируя операцию, мы, пожалуй, бились об заклад, что Москва в целом догадывалась о том, что мы делаем. Она возмущалась, угрожала, но не дошла до того, чтобы пришлось сменить нашу политику» [60. С. 159].

Между августом и декабрем 1991 г. М.С. Горбачев решал и еще одну задачу — провести зондаж военных о недопустимости реванша. Мог ведь произойти и контрход — настоящий путч. Тем более что и в открытой печати этот вариант не исключался — такого рода соображения опирались на аналитику КГБ СССР и «независимое» мнение «мозговых центров» демократов. Записка на эту тему: «Как взять «Белый дом» без танков, десантников и спецподразделения «Альфа». Об организационно-политических проблемах, возникших в первые месяцы деятельности президентской власти в Российской Федерации. 21 сентября 1991 г.» была опубликована в: [6.17. С. 7—17]. Демократы пугали самих себя. Проводилась провокационная обработка военных — прежде всего маршала Е.И. Шапошникова: «Вы, военные, берете власть в свои руки, сажаете удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и уходите в сторону» [6.18. С. 26; 30. С. 209–210; 6.19. С. 12–13].