Читать книгу "Вы способны улыбнуться незнакомой собаке? - Людмила Анисарова"

Совершенно спятившее по неизвестной причине солнце, потеряв всякое чувство времени, меры и степени, палило так неутомимо и так страстно, что все под ним (люди, собаки и кошки, земля, деревья и трава) тоже слегка обалдело и совершенно терялось, не понимая, как себя вести.

Людям было пока еще неловко и непривычно обнажать свои бледные тела, и они ежеутренне маялись вопросом: что надеть?

Дворовые собаки, разморенные, валялись на каждом шагу, мешая пройти.

Кошки лениво бродили, покачиваясь, и вопросительно таращили свои желто-шальные, как одуванчики, глаза. А одуванчики, кстати, уже отцветали, потому что — всему свое время, которое, как оказалось, определяется вовсе не календарем.

Земля, прогревшись, дала волю буйной траве, которая умудрилась в считанные дни вымахать во всех дворах и закоулках чуть ли не по пояс, а теперь упорно пробивала ненадежный асфальт городских тротуаров.

Каждое утро по пути на работу Лена, вглядываясь в густую, уже почти темно-зеленую листву, с беспокойством отмечала, что воинственно наступающая жара успела бесследно смести трогательную наивность-неуверенность весны с ее девическими тайнами и робкими вопросами. Лене было жалко загубленную девушку-весну. Ей было грустно. Но все равно тянуло на природу. В лес.

Слава откликнулся на предложение с охотой. И сказал, что нет ничего лучше леса, когда он уже зелен, прогрет и цветист. Правда, комары помучат, это уж точно. Поэтому позаботьтесь, Леночка. А уж обо всем остальном позаботится он, Слава.

Машины у Славы не было. К глубокому сожалению Лены. И они поехали в лес на автобусе — на автобусе, который был, конечно же, переполнен, в котором толкались, беззлобно переругивались и громко обсуждались глобальные проблемы современности (основной среди которых просматривалось текущее безденежье).

Лене со Славой удалось занять уголок на задней площадке, и им было относительно удобно. Неудобным, по мнению Лены, было только то, что Славу к ней слишком уж прижали. И она, смущаясь, все пыталась как-нибудь отклониться-отдалиться, увеличив между ними несуществующее расстояние. Но у нее ничего не получалось.

Слава понимающе и, как всегда, немного снисходительно усмехался. При этом в глазах его прыгали веселые и ужасно довольные чертики.

Тепло Славиного тела, ощущение того, что он чувствует ее грудь так, как будто они уже слились в страстных объятиях, близость его губ и глаз, запах его одеколона — все это кружило голову и мешало воспринимать то, что он говорил. Мешало понимать суть его вопросов. Мешало отвечать. Лена только беспомощно улыбалась и отрицательно качала головой: ничего не могу сказать!

Хотя Лена и была инициатором этой поездки, она совершенно не представляла, куда они едут и куда пойдут. Но Слава сказал, что он все знает.

Они долго-долго пробирались узкими тропинками к какой-то удивительной, как обещал Слава, полянке.

Поляна действительно оказалась очень симпатичной. Вокруг нее беспорядочно, но при этом весьма почтительно толпились огромные старые сосны с рыжими голыми стволами и зеленью где-то высоко-высоко. Между ними теснились молодые, но вполне уверенные и любопытные березки и высокие кусты неизвестной породы с широкими длинными листьями.

На поляне было много новой травы, густой и яркой; бело-розово пестрели скромные, но многочисленные лютики-цветочки; в своих отдельных колониях беспощадно-желто глазели одуванчики (здесь, в лесу, они отцветать пока еще не собирались). Но милее и ближе показались островки сухостоя, которые манили своей скромностью, деревенской домашней прогретостью и душновато-теплым запахом сена, всегда с радостью узнаваемого горожанами.

На одном из таких островков и расположились Слава с Леной.

Лена прихватила с собой не только мазь от комаров (которые, кстати, страшно обрадовались долгожданным гостям), но и плотное покрывало, на котором можно было бы посидеть.

На этом самом покрывале, не успела Лена его расстелить, Слава быстро раскинул большую красивую салфетку и обстоятельно начал выгружать на нее содержимое своей сумки. И выгружал, надо сказать, очень долго.

— Как вам, Леночка, наша скатерть-самобранка? — поинтересовался.

— Очень, — сказала Лена. — Только спиртного, кажется, многовато. И закуски — тоже.

— А я, между прочим, проголодался. И сейчас уже время обеда. Так что все — в самый раз. А спиртное… Разве это много? Кстати, с чего начнем? По правилам, надо начинать с того, где градусов меньше. Но я предлагаю — с водочки. А вино — на десерт, с фруктами. Годится?

— Годится, — кивнула Лена. — А руки где будем мыть?

— А на этот случай, представьте себе, Леночка, недалеко есть колонка. На турбазе. Турбаза скорее всего еще не работает, а вода в колонке, хочется верить, есть.

— Ой, а как же наша скатерть-самобранка? — засомневалась Лена. — Вдруг кто-нибудь…

— Леночка, да мы здесь с вами одни совсем! Кроме комаров и птиц — никого. Слышите?

Лена прислушалась — действительно никого.

Колонка среди заколоченных турбазовских домиков на самом деле работала. На голоса и на шум воды пришли две собаки: одна черная, гладкошерстная и большая, другая — грязно-белая, лохматая и маленькая. Но обе — жутко беспородные и худые, с одинаково грустными глазами, в которых при виде моющих руки людей одинаково заплескалась надежда: не может быть, чтобы не накормили.

Конечно, и мясо, и колбаса Лениными стараниями достались сначала собакам. Слава ворчал:

— Леночка, я ведь тоже есть хочу, и вы, полагаю, проголодались. Нам ничего не достанется. Да и вредно им так много сразу.

Собаки не понимали, что вредно, и, мгновенно глотая по очередному куску, синхронно-радостно вскидывали головы: еще!

Все это безобразие, как выразился Слава, длилось до тех пор, пока он не замахал на собак руками: «Все, все! Пошли отсюда!»

Братья меньшие покорно потрусили по своим собачьим делам, а Лена и Слава наконец уселись и приступили, как торжественно провозгласил Слава, к трапезе.

Чокнувшись белыми пластмассовыми стаканами с водкой, они сначала выпили за то, что у Лены родилась такая прекрасная мысль приехать сюда, потом — за «нетленную красоту русской природы» (это были, разумеется, Славины изыски), потом — снова за красоту, но уже за Леночкину.

Лена, стараясь каждый раз только слегка пригубить, все равно моментально запьянела. На душе было странно легко. Все несчастья-страдания, и давние, и последние, как будто бы остались в другой жизни. А может, их и вовсе не было. Точнее, все, что было, было не с ней. И она просто прочитала об этом где-то? А сейчас открыта новая страница новой книги, и впереди — неведомое, незнакомое и беспечальное.

Лене нравилось все. Поляна — прелесть! Еда — вкуснотища! Слава — очень мил. Очень. И разговор за питьем-едой порхал легко, как бабочки на поляне.

Обычные для Сорокина витиеватость и некоторая заумность рассуждений сменились тонкими остротами и доступными афоризмами. И Лена непринужденно поддакивала, а чаще — роняла вскользь что-нибудь очень в том же духе, что еще больше, с точки зрения Сорокина, добавляло Лене привлекательности-сексуальности — и вообще он уже за себя не ручался.