Читать книгу "Сесиль Стина - Теодор Фонтане"

Стина, видимо, поняла его и, услышав это, попросила никогда больше не говорить так. Нельзя терять надежду, тем более, что тому, кто спасся от смерти, суждена долгая жизнь. Так говорит пословица, а пословицы всегда правы.

При этих словах он усмехнулся и, в свою очередь, перевел разговор на более веселые предметы. Вскоре после этого они расстались в самом хорошем расположении духа.

Глава десятая

Шла третья неделя со дня их знакомства. Однажды в пятницу вечером (не прошло и десяти минут после того, как молодой граф покинул дом), раздался стук в дверь квартиры на верхнем этаже. Это был знак для фрау Польцин, каковая не замедлила явиться и приветствовать вдову Питтельков.

– Польцин, дорогая, здесь были гости? Я имею в виду у Стины?

– Право, не могу сказать, дорогая фрау Питтельков. Вы же знаете, мы ничего не видим и не слышим.

Видимо, Польцин собралась и дальше распространяться на свою любимую тему, однако Стина, услышавшая разговор в коридоре и узнавшая голос сестры, не дала ей такого шанса.

– Ах, Паулина, как хорошо, что ты зашла.

И с этими словами она вернулась в свою комнату, чтобы, осторожно оглянувшись, снять лампу с углового шкафа, уже погруженного в вечерний сумрак.

– Оставь, Стиночка, – сказала сестра. – Здесь такой уютный полумрак, а я больше всего люблю, когда полумрак. Это вроде как старый черный крепдешиновый платок, можно в него закутаться и расслабиться, а не сидеть прямо, как будто ты аршин проглотила. Нет, оставь, Стина, хватит с нас и уличного света. Ты только глянь, как луна-то светит прямо над трубой Зибольдта[203].

Продолжая болтовню, вдова Питтельков удобно расположилась на тахте.

– Да, что я хотела сказать, Стиночка, – начала она, подтыкая под спину подушки. – Графчик опять заходил?

– Да, Паулина.

– Господи, Стина, что это ты разрумянилась? Щеки так и горят.

– Да, горят. Но я, собственно, не знаю, почему. Краснею ни с того, ни с сего.

– Ах, Стиночка, красней себе на здоровье. Чем ты румянее, тем оно лучше. Так что я хотела сказать? Да, графчик. Не нравится мне, что он здесь всегда ближе к вечеру поднимается по лестнице, как будто собирается звонить в колокольчик к началу молитвы.

– Он самый лучший человек на свете, Паулина. В жизни бы не поверила, что бывают такие хорошие люди. Я в первый же день сказала ему, что думаю насчет приличий и поведения, и что я порядочная девушка. Но теперь мне даже как будто стыдно, Бог знает, что я ему тогда наговорила. Да ведь все время бояться тоже нехорошо. Это лишь показывает, что ты себе не доверяешь, что ты слабее, чем должна быть.

Вдова Питтельков улыбнулась и собралась было ответить, но Стина продолжала:

– Да, Паулина, лучший человек на свете. Он не притворяется и не задается, но нет ему в жизни счастья. Когда он тут сидит напротив меня, мне кажется, что мы поменялись ролями, и будто я принцесса и могу его осчастливить. Он все смотрит на меня и ловит каждое слово, не просто для виду или из расчета, нет! Не настолько уж я глупа, воображать себе такие вещи. Думаешь, это не так? Да не притворяется он, по лицу видно, что он и впрямь слушает и всему радуется, что я ему тут болтаю. Конечно, можешь мне не верить и считать, что я хвастаюсь.

– Как не верить, Стина? Почему я не должна тебе верить? Верю я, всему верю. Но все имеет свою причину и очень даже имеет. И я знаю, какую.

– А я думаю, что тоже ее знаю, и знаю, в чем дело. Видишь ли, все дело в том, что он видел мало людей и знакомств у него еще меньше. В родительском доме бывало мало людей, они там все гордые и жестокие, и у него не мать, а мачеха. А потом у него были сослуживцы и начальники, и он слышал, как говорят его товарищи и командиры; а как люди говорят, этого он не слышал, он понятия об этом не имеет. Я это не выдумала, он сам мне сказал, это его собственные слова. Да, Паулина, это и есть причина, что я ему нравлюсь, хоть и бедная девушка. И больше ничего. Он несчастлив у себя дома и в своей семье. Но главное, ты не думай, что он мой поклонник или любовник, называй, как хочешь. Я отлично вижу, что он меня любит, но это совсем другое, и могу тебе сказать, с его губ не сорвалось ни единого слова, которого я бы постыдилась перед Богом и людьми.

– Верю, – сказала вдова Питтельков. – Всему я верю. Но Стина, дорогая ты моя, в том-то и дело. Я тоже так подумала, в точности так, когда сюда приходили оба старика, и Ванда отрубила башку Олоферну. Увидела его в первый раз и сразу поняла. Понимаешь, девочка, я повидала столько мужчин, что вижу насквозь каждого, могу их выбирать по номерам, как перчатки, гляну раз, и все мне сразу ясно. А с молодого графа взятки гладки, слабый он, хворый. Слабые они всегда такие, могут натворить больше бед, чем сумасшедшие.

Стина посмотрела на сестру с изумлением.

– Да, и не смотри на меня так, девочка. Это чистая правда. Думаешь, ты меня успокоила, когда сказала, что он тебе не любовник? Ах, Стина, милая ты моя, нисколько ты меня этим не успокоила, а как раз наоборот. Любовник, не любовник. Господи, любовная связь – это далеко не самое плохое. Сегодня они любят, а завтра разбегутся, он туда, она туда, а на третий день опять сойдутся и снова споют: «Ступай своей дорогой, а у меня своя»[204]. Ах, Стина, любовная связь! Поверь мне, никто от нее не умирает, даже если все идет вкривь и вкось. Ну, что в ней такого страшного? Ну, появится на свет еще одна такая Ольга, а через две недели об этом ни один петух не прокукарекает, ни одна курица не прокудахчет. Нет-нет, Стина, любовная связь – это не страшно, ничего в ней нет такого. Но когда заноза застрянет вот здесь (она указала на сердце), вот тогда страшно, тогда ужасно.

Стина улыбнулась.

– Ты смеешься, и я знаю, почему. Думаешь, Паулина ничего в этом не понимает, и понимать не может, у нее в душе заноза не застряла. Может, это и верно. Я еще легко отделалась. Но, дорогая моя Стина, ведь переживаешь не только за себя, за других тоже. Говорю тебе, из таких отношений, как у тебя с графом, или у графа с тобой, никогда ничего хорошего не выйдет. Ведь у каждого свое место в жизни, и здесь ты не можешь ничего изменить, и граф ничего не может. На графьёв мне плевать, хоть на старых, хоть на молодых, сама знаешь, сама не раз это видела. Но я могу плевать на них, сколько угодно, а они как были графья, так и останутся, и разница между нами никуда не денется; они есть, и они такие, какие есть, из другого теста, не нам чета, они из своей шкуры не вылезут. А если какой и захочет вылезти, то другие этого не потерпят и не успокоятся, пока снова его туда не затолкают. А ты потом сиди здесь и гляди на солнце, пока оно утром не заглянет аж к Польцинам или к госпоже приват-секретарше, а он все равно не придет, он усядется в первом классе с плюшем, обложится надувными подушками, у нее на шляпе голубая лента, и фью! отправится в Италию. Это у них называется свадебное путешествие.