Читать книгу "Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб"

– О мои посвященные! Пусть благословение небес будет с вами, а силы Аллаха укрепят ваши руки!

Он стоял над естественным амфитеатром. Позади него с обеих сторон зияла пропасть, сжатая стенами утеса, который был основанием Аламута. Амфитеатром в действительности служило плато на полпути вниз по склону горы. Оно было заполнено одетыми в белое фигурами людей, выбегавших из глинобитных хижин и падающих ниц перед Хасаном. Омар распознал сотни фидаистов, которые наблюдали танец меча в пещере. Этот выступ горы, очевидно, служил им жильем, и он думал, что должен быть еще один путь вниз с этого места в долину, расположенную у подножия горы.

– Мир нашему повелителю! – кричали они.

Эти голоса повторяли стены утеса. Хасан напоминал пророка, способного вести своих избранных к любой обещанной им земле. Он не затягивал момента; вместо этого он повернул обратно в ущелье, уводя за собою Омара.

Не замедляя темпа, он прошел от подножия своей цитадели до вершины. Омар вновь увидел солнце, когда они вышли на широкий вал, где ветер рвал их одежды.

Солнце заходило за горизонт, и три молодых фидаиста, как оказалось, часовые, отложили в сторону оружие, чтобы помолиться.

– Ты когда-либо прежде видел подобное чудо? – прошептал Хасан Омару. – Полюбуйся же.

Наклонившись к юношам, он положил свои руки на их плечи. Они смотрели, ни живы ни мертвы, в лицо своего повелителя. Их глаза пожирали его. Тут зазвучал его голос:

– Вот и ваше время пришло, рай ждет вас. Я освобождаю вас. Прыгайте!

Последнее слово было подобно щелчку кнута. Три стройные фигуры задрожали, но бросились к парапету. Омар видел одно лицо, преображенное рвением, а другое – искаженное всевозрастающим ужасом.

Двое из фидаистов исчезли за парапетом. Третий колебался, его глаза были закрыты.

– Ты тоже, – убеждающе произнес Хасан, почти ласково.

Третий часовой скорее выпал, чем прыгнул в бездну. Сжимая парапет, Омар наблюдал за его уменьшающейся фигурой, летевшей вослед другим – три белых купола трепещущейся ткани, которые подпрыгивали от ударов о выступы утеса, чтобы потом исчезнуть в кронах деревьев на сотни футов ниже парапета.

– Вы видели, – Хасан сказал, сверкая глазами, – как они мне повинуются. Станут ли так повиноваться Малик-шаху?

– Я видел три жизни, выброшенные ни за что.

– Не совсем так. Что стоят три жизни сами по себе? Прежде чем это солнце, которое заходит сейчас, взойдет снова, тысяча человеческих личинок канут в небытие и будут забыты и еще тысяча будет порождена в этой навозной куче, которой является наш мир.

Ногой Хасан сбросил копья с парапета.

– Теперь ты узнал немного, совсем немного о моей власти. Станешь ли ты моим спутником и займешь ли свое место среди даистов? Твоя работа будет в области астрономии и математики, как и теперь.

– Здесь, в Аламуте?

– Нет, во всем мире. Как ты делал прежде. Проси то, что хочешь, – девушку Зою или книги из Александрийской библиотеки. Я обещаю тебе, а мои обещания не пустой звук, что все богатства и почести, которыми ты владеешь сейчас, – лишь малая толика того, что получишь ты из моих рук.

Омар посмотрел вниз, в темнеющую долину:

– А если я откажусь?

– Я не могу сейчас отправить тебя назад в Нишапур. Пока некоторые события не произойдут, ты должен будешь оставаться здесь, как и твое искусство предсказания. Позже, если ты этого пожелаешь, сможешь уехать.

На мгновение Омар притих.

– Дайте мне неделю, – попросил он, – для принятия решения.

– Конечно. – Хасан, казалось, вздохнул облегченно. – В конце недели я буду ждать твоего ответа. До тех пор мои рабы в пределах этих стен – твои, командуй.

Оказавшись в своей комнате, Омар вздохнул с облегчением. Впервые ему было хорошо побыть одному, и он узнал некоторые удивительные вещи. Он был восхищен гением Хасана. Но в то же время он задавался вопросом, как лидер новой религии добывал богатство, необходимое, чтобы поддержать все это. Хасан упомянул некоторые статьи торговли, и, конечно, такие, как Акроенос, умели делать прибыль даже на смерти верблюда от чесотки; но Хасан должен был иметь какой-то иной источник богатства, о котором он не хотел рассказывать.

Реплики Газали, образы, всплывающие в уме: «Любое святое место честнее, чем сам обряд богослужения».

Если бы люди были в действительности не больше чем животные, наделенные разумом, то новая религия Хасана оказалась бы по логике лучше, чем ожидалось, – иерархия ученых умов, возглавляемая одним лидером, идущим к недостижимой цели.

– В конце концов, – сам себе возразил Омар, – республика Платона показалась бы более глупым местом. Это множество ученых, спорящих о счастье.

Не было бы столь уж плохо пожить в Аламуте с такой спутницей жизни, как Зоя, в месте, напоминавшем мировую обсерваторию всего мира. Ему не пришлось бы дискутировать с Низамом, или Газали, или своей собственной совестью. И это принесло бы облегчение. Но он обнаружил, что не желал бы становиться слугой человека, подобного Хасану.

Если бы он пошел на службу к Хасану, он не смог бы завершить свою собственную работу. А он только начал проверять теорию, что Земля вращается вокруг своей оси вместо пребывания в неподвижности в центре Вселенной.

«В любом случае я не думаю, что Хасан освободит меня, – размышлял он. – Нет, он не решится на это после всего виденного мною. Меня станут содержать здесь как пленника. Это неоспоримо. Выходит, я буду вынужден бежать прежде, чем неделя закончится». Приняв решение, он с сожалением подумал об очаровании Зои.

Прежде всего Омар задумался о неизвестном ему наркотике. Это странное искажение его чувств и последующие видения приходили не только от употребления вина, он знал возможности вина слишком хорошо, чтобы грешить на него. Средство, которое действовало на его мозг, было более сильным; оно исходило от дыма жаровен и кубков, из которых он пил. Он хотел бы избавиться от этого, потому что ему было необходимо мобилизовать все свои способности[35]. Было достаточно просто притвориться впавшим в гнев и приказать, чтобы невысокий черный раб никогда не ставил жаровню в его комнате. Но он подозревал, что, если бы он вдруг отказался от пряного вина, приносимого в его комнату, наркотик стали бы вводить каким-то другим способом. Невидимые наблюдатели должны были пребывать в уверенности, что он принимает наркотик ежедневно.