Читать книгу "Гардемарины. Закон парности - Нина Соротокина"

— Эх, сидеть бы мне лучше в тихой Кистринской крепости. И зачем я только с вами связался.

— А как же, — весело подмигнул Лядащев. — Знаешь пословицу? С собаками ляжешь, с блохами встанешь! Пошли завтракать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДЕЛА ПЕТЕРБУРГСКИЕ

В поисках Анны Фросс

Мы потеряли барона Дица в самом начале нашего повествования по дороге в Россию. Для того, чтобы вплести в пестрый сюжет и эту серую нитку, нам надобно отловить его по приезде, то есть вернуться назад.

Барон Диц был первый раз в Петербурге. Город его потряс. Конечно, вояж его предварили рассказом, но увидеть глазами страну варваров совсем другое дело. Никаких тебе медведей, калмыков и кокошников, никакой мрачности и сырого тумана. Северная столица была залита солнцем, нежно-голубые небеса ее отражались в каналах, дворцы были разноцветны и стройны. Венеция, право слово, северная Венеция! Но у южного собрата не было стольких садов, не было такой величественной и мускулистой реки, которая спокойно, по-царски, по-русски несла свои воды к морю.

Ощущение от Петербурга неожиданно смутило барона, как бы обесценив его уверенность в полном успехе труднейшей, поставленной перед ним в Берлине задачи. Но… время покажет, а пока надо было приступить к ближайшим делам.

У оставленных Блюмом агентов — их было трое, по незначительности своей они не стоят отдельного разговора, он узнал настроения горожан, пестрого, разноязыкового племени, выяснил, что сплетничают о русском дворе. Столица жила, словно никакой войны не было: театры, гулянья, маскарады, вид у простолюдинов был вполне довольный, корабли с разными флагами по-прежнему везли свой товар. Да и что говорить, война с Фридрихом для этой огромной страны, что слону дробина. Россия может до бесконечности поставлять все новые и новые войска, она неиссякаема.

Имя Анны Фросс в разговоре с первым агентом названо не было, да он его и не знал, но человек из Тайной канцелярии подтвердил слова Сакромозо — никаких экстравагантных арестов в этом заведении ни весной, ни летом не случилось. Последней, кто попал в камеру, была некто Владиславова, бывшая юнгер-фрау великой княгини Екатерины. Допросы юнгер-фрау не дали интересного материала, дело заглохло. Арест Владиславовой нужен был для того, чтобы удалить ее от молодого двора и самой Екатерины. Все дни бедная женщина проводила в слезах и молитвах, о ней словно забыли.

В оговоренный час и день, а именно во вторую пятницу месяца, барон Диц поехал к протестанскому собору. Он решил для первого раза только посмотреть, явится ли девица Фросс, и понаблюдать за ней издали. Если он обнаружит явную слежку, а барон был уверен, что при наличии наблюдения непременно обнаружит, тогда надо бить тревогу. Но почему-то он был уверен, что никакой слежки за девицей не будет, предчувствия его редко подводили.

В шесть часов карета извозчика доставила барона к собору. На службу он решил не идти, из оконца кареты великолепно была видна вся площадь перед входом в собор. Анну Фросс барон никогда не видел, но Блюм очень подробно описал и наружность девицы, и обязательную одежду ее: юбку небесного цвета, синюю епанечку тафтяную и алую наколку на голове. В руках Анна должна была держать кружевной, красного цвета зонт.

Народу в собор входило много, и после получаса ожидания барон решил, что пропустил девицу. Пришлось идти внутрь храма, склонить голову пред алтарем, послушать проповедь. Голос пастора звучал глухо, стыло, торжественно, а слова были теплые — о необходимом сочувствии к ближнему и любви Господней к пастве своей.

Нет… ни одна девица, ни дама не имела на плечах чего-либо синего, а чепцы и наколки были пристойных бежевых и белых тонов.

Анна так и не пришла, что не столько взволновало, сколько обозлило барона. Ненадежна она, вот что, строптива, необязательна, а может быть, просто глупа? Забыла, какой наряд нужно надевать, или ей надоело обряжаться каждую пятницу в одни и те же цвета, женщины непредсказуемы. Блюм говорил, что многие находят ее красоткой. Барон мысленно перебрал девиц, которые, склонив головы, прилежно шептали молитвы или стреляли глазками по сторонам, наскучив общаться с Богом. Ни одна из девиц не заслуживала внимания. Так… невесты, ходовой товар… Немки в этом влажном климате выцветают, брови белесые, кожа нездорова.

Что ж, дождемся следующей пятницы, решил Диц. А пока будем знакомиться с русским обществом. Помощником ему в этом нелегком деле стал английский посланник Кейт. Перед послом барон тоже разыгрывал роль мецената, но в разговоре сами собой возникали многозначительные паузы, из-за которых беседа под собственной тяжестью провисала, как плохо натянутый канат. По этим паузам Кейт должен был догадаться, что барон Диц не только любитель прекрасного, но патриот своей отчизны, а также горячий поклонник союзников, сам образ жизни англичан и культура их необычайно ему близки. Вершиной желаний барона было свести знакомство с всесильным фаворитом Ив. Ив. Шуваловым. Но посол сказал, что это сложно сделать, граф болен, а если не болен, то находится неотлучно при их величестве Елизавете.

— А как здоровье государыни?

— Вполне благополучно, но кое в чем оставляет желать лучшего, — туманно ответил посол, но тут же съехал с интересной темы. — Начните с посещения Академии художеств. В России сейчас находится много ваших соотечественников, среди них есть неплохие художники. Вы сможете дешево приобрести недурные полотна. В Петербурге есть и аукцион, где продаются мастера старой школы.

Барон Диц благодарно кивал. Следовательно, намеченная линия поведения была абсолютно естественна.

Анна Фросс не появилась у собора и в следующую пятницу. Барон взволновался не на шутку. Даже если ожидаемая девица решила покончить с тайной службой королю, она, как истинная прихожанка, обязана была являться на молитву, дабы исповедоваться и причащаться. Можно было бы осведомиться о ней у старичка пастора, который знал всех прихожан в лицо, но барон не хотел привлекать к этому имени внимания, слишком большие надежды возлагала на Анну Фросс Германия. Как добраться до Анны? Не разыскивать же ее в царском дворце?

Во время тайной беседы в Кенигсберге агент Блюм вскользь назвал еще одну фамилию, имеющую отношение к жизни Анны в Петербурге, — художник Мюллер. Блюм сказал, что у вышеназванного были какие-то серьезные неприятности и не исключено, что он вообще оставил Россию. Как бы то ни было, следовало попробовать отыскать этого Мюллера.

Посещение Академии художеств барон Диц обставил пышно. Он не только заготовил целую речь, в которой славил начинание северной столицы, но внес некоторые деньги в фонд помощи студентам, деньги небольшие, но директор был совершенно растроган. Сенат вот-вот должен был утвердить (это «вот-вот» могло длиться годами) проект, по которому штаб-контора должна была отпускать Академии по 3 тысячи в год. Но война смяла утверждение проекта, деньги на казенное содержание учащихся цедили жалкой, пресекающейся струйкой. На подаренные бароном Дицем деньги директор мог отремонтировать классы и даже сэкономить кое-что на покупку холстов и кистей.