Читать книгу "Путь диких гусей - Вячеслав Софронов"

Меж тем воины пьянели на глазах, и разговоры становились все громче. Карача умудрился несколько раз вылить содержимое из своей пиалы в соседнюю, пытаясь быть трезвым среди этого гульбища.

Наконец, перекрывая гул голосов, громко заговорил Алтанай, шумно вбирая перебитым носом морозный воздух.

— Знаете, что я вам скажу, дорогие мои братья, я воин… мне больше по нраву рубить, а не считать шкуры, что должны притащить нам эти грязные сибирцы. Нет, я не палач, которому только и подавай работу, который и из меня вытянул бы жилы и накрутил их на кулак, коль ему скажет наш драгоценный хан. Я привык встречаться с врагом в открытом бою и… — Он грозно взмахнул рукой, будто в ней зажата сабля, и рубанул по стоящему перед ним кувшину. Тот упал, и вино разлилось по цветастому ковру. — А если кто думает, что я буду гоняться по лесам и болотам за всем этим сбродом, то я быстро объясню ему что к чему.

Сабанак попробовал было унять своего разгорячившегося дядьку, понимая, что тот, изрядно опьянев, может наболтать и лишнего, но Алтанай взмахнул могучей рукой и отбросил племянника прочь.

— Уйди, щенок, когда говорит настоящий мужчина. Все вы готовы лизать пятки нашему хану, а одного не поймете по глупости своей, что он продаст нас всех на ближайшем базаре, чтоб только быть хозяином ханского шатра, и неважно какого. Он родился ханом и будет вести себя как хан, а честных ханов я за всю свою жизнь пока что не встречал…

Сабанак, поняв, что назревает крупный скандал и уговорами Алтаная не уймешь, сделал знак девушкам. Те быстро соскочили со своих мест, достали откуда-то инструменты и, пританцовывая, прошлись вокруг сидящих. Потом начали петь, подыгрывая каждая себе на комузе или небольшой дудочке.

Юзбаши повскакали с мест и, хлопая, стали отплясывать рядом с ними. Алтаная уже никто не слушал, и он, поняв это, обвел всех мутным взглядом и, тяжело встав на кривые ноги, покачиваясь, направился к выходу. Никто его не удерживал.

Карача-бек внимательно смотрел за Сабанаком, проводившим дядьку с явным облегчением, и подумал: "Алтанай сказал то, что на уме у всех воинов. Им наплевать, как пойдут дела в ханстве. Им надо лишь вкусно жрать и воевать с кем угодно. Но что обо всем этом думает Сабанак? И стоит ли сообщить об услышанном Кучуму?"

Сабанак сам подсел к Караче и, чуть смущаясь, спросил:

— Как тебе наши девки? Возьмешь одну с собой? Но Карача отрицательно покачал головой, сославшись:

— Устал я после этой поездки, отоспаться надо хоть самую малость.

— Ну как хочешь. Слушай, ты уж забудь, что болтал тут Алтанай спьяну, хорошо?

— Что ты, что ты, я и не понял, чего он плел, — успокоил его ханский визирь, радуясь про себя, что теперь-то оба, и Алтанай и его племянник, крепко сидят у него на крючке.

На том и распрощались, поклявшись друг другу в вечной дружбе, и Карача ушел в свой шатер.

На другой день Кучум кликнул его к себе, едва рассвело, и предложил идти за ним к яме, где содержался пойманный стражниками старик, который болтал в своем улусе, что видел хана Едигира на реке.

По указанию хана того извлекли наверх и привязали к дереву. Лицо старика было покрыто коростой от побоев, и он вздрагивал всем телом, едва кто-то из окружающих его людей поднимал руку.

— Что, старый хрыч, — обратился к нему Кучум, — будешь говорить сегодня?

— Все… я все сказал, что видел… — выдохнул разбитыми губами старик.

— Повтори все сначала. Как тебя зовут, где ты видел Едигира, ну!

— Я рыбак Назис и ехал к родичам, чтоб выменять у них новые снасти для зимней рыбалки. Будь проклят тот час, когда я подплыл к берегу. Но там была одна девушка, и нашего хана я сперва не увидел, а потом она попросила достать его из лодки, где он лежал. Я помог ей вытащить его на берег и с этим уехал. Все, больше я ничего не знаю.

— Не может быть, чтоб ты не поинтересовался у них, куда они плывут. Врешь ты все, пень старый! Эй, палач, — крикнул Кучум, — поучи его хорошенько, только смотри, чтоб живой был.

Старик, увидев направляющегося к нему палача с блуждающей по лицу холодной улыбкой, весь опал на ремнях, сжался и закричал:

— Отпусти меня, и я найду их! Отпусти… — и затих под ударами кнута.

Во время допроса старого рыбака Кучум внимательно следил за стоявшим рядом с ним Карачой-беком. Но и тот заметил пристальный взгляд хана в свою сторону и держался так, будто все происходящее его не касается. Когда старик затих, то хан приказал палачу:

— Неси соленую воду! Уж этот способ развязывал языки каждому, кто имел счастье его испробовать.

Палач торопливо принес большой кувшин с соляным раствором, столь крепким, что капли, падающие на землю из горлышка кувшина, тут же искрились белыми кристаллами. Он начал вливать рассол в рот старику, запрокинув тому голову. Когда кувшин опустел наполовину, то старик пришел в себя и начал стонать, пытаясь выплюнуть льющийся в горло рассол. Кучум подошел к нему ближе и спросил:

— Будешь говорить или скоро умрешь в диких мучениях…

Тот затряс седой плешивой головой, и Кучум остановил палача.

— Я… правда не знаю ничего больше… Но я могу показать место, то место… — и вновь потерял сознание.

— Хватит с него, — хлопнул в ладоши Кучум, — верно, он и вправду не знает более того, что сказал. Вот что я надумал, — обратился он к Караче, — отдаю его на твое усмотрение. Отпои его топленым бараньим жиром, а то подохнет раньше времени, и пусть он покажет тебе то место, где видел Едигира с какой-то бабой. Пока он живой, нам с тобой спокойно не спать. Все понял?

— Конечно, мой повелитель, — склонился перед ним визирь, — пусть палач отнесет его в мой шатер, а там я сам разберусь.

— Даю тебе неделю… нет, неделю мало, месяц сроку, чтоб поймать Едигира и всех, кто будет рядом с ним. Сабанака возьмешь с его сотней.

ТЕНИ КОСЫХ СНЕГОВ

Пять раз останавливались на ночевку Сузге и Едигир. Никто больше ни разу не повстречался им за все время пути. Лишь два раза видели они испуганно убегающих от берега людей. Зато часто натыкались на рыбацкие сети, стоящие в устье мелких речушек. Сузге посчитала, что если они будут брать из них по несколько рыбин, то никто в вину им это не поставит, Тем и питались.

Она дала имена своим, теперь уже своим, собакам:

Черныш и Белка. Собаки беспрекословно слушались ее, но на молчащего Едигира смотрели с подозрением и старались занимать место в лодке подальше от него.

От того и в самом деле веяло смертью. На все вопросы Зайлы-Сузге он отвечал однозначно: да или нет. Он ни разу не вспомнил ее имя, ни то, что связывало их некогда. Ни о чем не расспрашивал ее и был ко всему полностью безучастен.

— Ты хочешь есть? — спрашивала его Зайла.

— Не знаю… — выдавливал он из себя.