Читать книгу "След грифона - Сергей Максимов"

И опять он вернулся к колчаковскому генералу с немецко-русской фамилией. Сталин решительно закрыл папку с просмотренными документами. Тисненая надпись «Дело», обязательная для всех документов советской эпохи, красовалась поверх качественного гладкого картона. Но, в отличие от огромного большинства других папок для документов, каких было полно в любом советском учреждении, эта папка имела ряд особенностей. Изготовлена она была по специальному заказу на фабрике Гознака. Там же, где печатались советские деньги. У нее было подобие книжных корешков по бокам, что подразумевало немалый объем для хранящихся документов. Кроме обычных граф для дат, необходимых для любого делопроизводства, «Начато» и «Окончено», были еще графы, где нужно было проставить гриф секретности и срок хранения. Была и еще одна, совсем уж экзотичная, экстравагантная и специфическая графа – «Агентурный псевдоним». Сейчас все графы были пусты. Учитывая особый характер этих документов, Судоплатов точно показывал, что он не вправе принимать решение по этим вопросам.

После минутного размышления Сталин откинул крышку чернильницы на письменном приборе. Взял ручку и, макнув перо в чернила, собственноручно поставил гриф «Совершенно секретно». А в пустующую графу агентурного псевдонима он вписал странное и загадочное слово: «Грифон». Этим он нарушил одно из правил агентурной работы, согласно которому кличка агента не должна вызывать никаких ассоциаций с личностью носителя.

С этой минуты те немногочисленные люди, которые прикасались к этим документам, невольно волновались от сознания того, что с этими бумагами работал сам Сталин. А многочисленные карандашные пометки говорили о том, что он очень внимательно их читал. Объем личности вождя и агентурный псевдоним колчаковского генерала, который вождь написал своей рукой, придавали и этому делу, и человеку, судьба которого оказалась центральной в этом деле, какой-то мистический и жуткий оттенок. Чего стоит только одно имя мифического хищного животного, то ли льва, то ли тигра с крыльями за спиной, которое согласно мифологии охраняет сокровища древних царей и готово покарать всякого, кто к ним приблизится. А еще символизирует верность и преданность.

Ирония, с которой Сталин этот псевдоним написал, с годами улетучилась, а облик и жутковатая суть мифического грифона, пройдя через кровавый туман сталинской эпохи, казалась более рельефной и страшной. Срок хранения дела, определенный Сталиным как бессрочный, тоже добавлял жути. В этой графе появилась надпись сталинским почерком: «Постоянно». При перерегистрации в 1954 году ниже было приписано: «Хранить вечно». Это автоматически относило дело к категории особо охраняемых государственных тайн.

Глава 13. Бывший

1941 год. Май. Томск

Весной 1941 года в Сибири необычайно сильно цвела черемуха. Даже в городе ее запах чувствовался повсюду. Бывший беззаботный молодой человек, бывший лихой драгун Первой мировой, бывший офицер сначала царской, а затем колчаковской армии, а ныне освобожденный из лагеря, вчерашний зэк, Александр Александрович Соткин медленно шел берегом Белого озера.

Нужно было как-то убить остаток дня. С лагерной справкой об освобождении в кармане ходить по Томску ему не хотелось. Прямо от озера начиналась улица Белая, название которой дала когда-то вытекавшая из озера речка под тем же названием. Там, в конце этой улицы, за высоким забором находились два трехэтажных купеческой постройки особняка. Но идти туда следовало вечером, а еще лучше ночью. Соткин вышел на Соляную площадь и отправился к чайной, находившейся на прилегающей улице. Взгляд его невольно скользнул вверх, где на фронтоне большого здания красного кирпича над входом красовалась статуя богини возмездия Немезиды. До революции здесь находился Окружной суд, а после революции здание принадлежало ВЧК.

Сейчас на крыше рядом со статуей находился молодой человек в форме сотрудника НКВД, который безуспешно пытался вырвать из руки богини возмездия металлические весы. Во второй руке Немезида сжимала занесенный к небу обнаженный меч. Соткин, наблюдавший снизу за происходящим, по-детски пожелал, чтобы богиня, вдруг ожив, со всего размаху врезала своим мечом по башке зарвавшемуся стражу революционной законности. Промучившись с полчаса с весами, чекист все же их оторвал и под смех стоявших внизу троих своих товарищей бросил этот лишний, по их мнению, атрибут правосудия на мостовую. Теперь крылатая богиня застыла над зданием с пустым, крепко сжатым кулаком левой руки, точно грозящим кому-то, и с мечом, занесенным для карающего удара, в руке правой.

Точно опасаясь выдать взглядом свои мысли, Соткин поглядел в другую сторону. Взгляд попал на цифры над парадным подъездом недавно построенного здания мукомольного института – 1937 год. Нет, от контрреволюционных мыслей ему сегодня трудно уйти, решил про себя Александр Александрович и быстро зашагал прочь.

Подобных мыслей стало бы еще больше, знай он, что на постройку здания института пошли кирпичи, оставшиеся от взорванного Троицкого кафедрального собора, когда-то знаменитого на всю Сибирь из-за абсолютной схожести с московским храмом Христа Спасителя.

Он зашел в чайную. Из-за буфетной стойки на него с интересом обратила свой взгляд средних лет буфетчица.

– Покушать? – то ли спросила, то ли предложила она.

– Я бы, красавица, и выпить не отказался, – улыбаясь, сказал он.

Если после Гражданской войны он с трудом избавлялся от военной выправки и уверенно-независимой манеры держаться, то теперь, в очередной раз выходя на свободу, он также с трудом отвыкал от уголовной манеры разговаривать и держаться особым настороженно-угрожающим образом. Женщина безошибочно почувствовала в нем недавнего заключенного. И заключенного не политического. Нагловатый и уверенный аполитичный взгляд посетителя отвергал всякие мысли о контрреволюции. Статная, высокая, широкоплечая фигура незнакомца говорила о силе и уверенности. Седые виски и четкие глубокие морщины на лице за несколько секунд рассказали женщине и о непростой жизни этого мужчины, и о сильной воле, и о жестком характере, а также об уме, который нельзя было скрыть в его серых глазах.

Как не раз бывало в России во время и после войны, теперь в мирные, казалось бы, дни женщин было несоизмеримо больше, чем мужчин. Война и была. Только мужчин убивали не на поле боя. Расстреливали их после скоротечных судов, гноили в лагерях, ломали им хребты на лесоповалах и увозили умирать голодной смертью туда, куда по своей воле человек никогда не поехал бы.

Сорокапятилетний, далеко не красавец, но крепкий и, по всем приметам, отличающийся хорошим здоровьем Соткин показался буфетчице воплощением мужской красоты и надежности. Не то что ее нынешний хахаль Лугинецкий, которого она давно отшила бы, не работай он в милиции! Тепло, начавшее копиться внизу живота у женщины, стало сладостной болью от одной только мысли о возможной близости с этим незнакомцем. Соткин, за четыре последних года тюремной отсидки истосковавшийся по женскому теплу, также невольно всем своим существом ощутил, что женщина уже сегодня может стать его любовницей. Но, опытный конспиратор, он сразу же сообразил, что на месте буфетчицы в таком заведении не может находиться человек, не связанный с органами или милицией.