Читать книгу "Последний побег - Трейси Шевалье"

Она часто ходила смотреть на поезд, проходящий через Веллингтон по пути в Колумбус или Кливленд. Поначалу ее пугал грохот огромного металлического чудовища, испускавшего черный дым, а Камфет боялась еще сильнее и начинала истошно кричать. Однако Хонор нравилось смотреть на людей, выходивших из поезда и садившихся в него; ее волновала мысль о возможности перемен, о непрестанном движении, об отъездах и возвращениях. Со временем обе — и мать, и дочь — привыкли к шуму и суете и с нетерпением ждали прогулки на станцию.

Иногда Хонор встречала на улице Донована. Он приподнимал шляпу, но ни разу не попытался завести разговор. Его явно смущало, что она держит на руках ребенка.

— Твой брат не любит детей, — заметила Хонор, когда они с Белл проходили мимо гостиницы Уолсворта и увидели Донована, сидевшего на веранде с бутылкой виски.

Белл усмехнулась:

— И не только мой брат. Мужчины обычно не любят младенцев. Они их пугают и отнимают у них внимание матери. Но с Донованом сложнее. Твой ребенок напоминает ему, что ты замужем за другим человеком. Он-то все делал вид, будто ты свободна. А теперь у тебя есть дочь. Напоминание, что кто-то другой побывал там, куда он сам так стремится.

Хонор густо покраснела.

— Теперь у тебя есть семья, и это не только семья твоего мужа. Донован знает, что с таким ему не потягаться. Ему это не нравится. Ты заметила, как он тебя избегает с тех пор, как ты здесь поселилась?

И правда, когда у Хонор отошли воды, Донован разбудил Белл и помог завести Хонор в дом, а потом сразу ушел. И оставил ее в покое. Он больше не разъезжал туда-сюда мимо шляпного магазина, как это было, когда Хонор жила у Белл в прошлый раз. Хотя однажды, будучи сильно пьяным, Донован сидел на веранде гостиницы Уолсворта на противоположной стороне площади и долго смотрел, как Хонор укачивает Камфет у раскрытого окна. Потом сплюнул табачную жвачку, прекрасно зная, что Хонор это не нравится. Она закрыла глаза, а когда открыла их снова, Донована уже не было на веранде.

Но Хонор изменилась. Теперь все ее мысли были сосредоточены только на дочери, а все остальное отошло на второй план. Когда она видела Донована, у нее возникло ощущение, словно она смотрит на некий далекий берег, который когда-то любила, но уже не стремилась туда. Донован стал таким же далеким, как Англия. И все-таки он не был ей безразличен. Однажды Хонор спросила Белл:

— Как ты думаешь, твой брат может измениться?

Белл занималась с шоколадно-коричневой фетровой шляпой. Намочила ее и надела на деревянную болванку с металлическим винтом. Если покрутить ручку, болванка раздвигалась и растягивала шляпу.

— Мой брат — плохой человек, — заявила она. — Он не разделяет твоих представлений и никогда разделять не станет. Для него негры — не более чем животные. Так его воспитали в Кентукки, и это уже не изменишь.

— Но ведь вы росли вместе, а ты — совершенно другая. Ты изменила свои представления, так почему он не может изменить их?

— Есть люди, которые рождаются плохими. — Белл крутила ручку на болванке до тех пор, пока шляпа не растянулась до предела. — Полагаю, в глубине души большинство южан понимает, что рабовладение — это неправильно, но они выдумали для себя тысячу оправданий. С годами оправдания сформировались в мировоззрение. Очень непросто изменить образ мыслей. Нужно немалое мужество, чтобы сказать: «Это неправильно, так нельзя». Я сама заговорила об этом, лишь переехав в Огайо. Здесь я многое поняла. И полюбила этот край. — Белл провела ладонью по фетровой шляпе, будто приласкала весь штат. — Но Донован… слишком жесткий, он никогда не изменится. Я помогаю беглецам отчасти, чтобы уравновесить то зло, которое он причиняет… и отчасти, чтобы отомстить ему за побег мужа. Но тебе не нужно задумываться о гиблых делах и безнадежных людях. Ты теперь должна думать о ней, о ее благополучии. — Она указала глазами на колыбельку, где Камфет спала, вытянув руки над головой, словно атлет, победивший в забеге.

* * *

Магазин дамских шляп Белл Миллз

Мейн-стрит,

Веллингтон, штат Огайо

1 октября 1851 года

Дорогая Бидди!

Я уже очень давно не писала, и ты, наверное, считаешь, что я совсем о тебе забыла. Прошу прощения. Несколько месяцев я провела в полном молчании и не могла ни говорить, ни писать. Надеюсь, ты меня простишь. Теперь я снова заговорила, хотя очень умеренно.

Ты, наверное, заметила, что я пишу тебе с другого адреса. Я уже месяц живу в Веллингтоне. Я уже сообщала тебе о местной шляпнице Белл Миллз, которая радушно приняла меня, когда я только приехала в Огайо. Она очень добрая и хорошая, и поэтому я пришла к ней, когда мне некуда было больше идти.

Мои родители наверняка сообщили тебе, что у меня родилась дочка, Камфет. Она очень красивая, у нее светлые волосы, голубые глаза и сосредоточенное выражение лица, будто она твердо знает, чего хочет, и умеет этого добиваться. Камфет часто плачет, потому что еще маленькая (она родилась раньше срока) и все время голодная, но она быстро растет. Я уже не представляю, как жила без нее раньше. Мне кажется, она была у меня всегда.

Ты, видимо, удивлена, почему я не в Фейсуэлле со своим мужем и его семьей. Трудно объяснить, почему так, но я не могу с ними жить. Они хорошие люди, просто мы слишком по-разному смотрим на жизнь. Я ушла с фермы. Мне помогла одна беглая рабыня, которая однажды сбежала, а теперь возвращается на юг, к своим детям, чтобы забрать их на север. Я даже немного завидую ей. Она знает, что делает, и идет к своей цели. А я пребываю в растерянности с тех самых пор, как Сэмюэл расторг нашу помолвку. Жить без уверенности очень трудно.

Джек несколько раз приезжал навестить меня с Камфет и спрашивал, когда я вернусь. Не знаю, что ему ответить.

Джудит Хеймейкер появлялась два раза, и это стало настоящим испытанием. Она строгая и непреклонная, не умеет прощать. Джудит считает, что я опозорила их семью, и от досады говорит мне такие вещи, которые странно слышать из уст кого-либо из Друзей. «Зря я позволила Джеку взять тебя в жены, — сказала она в свой последний приезд. — Ты ничего не принесла в семью, только свои английские воззрения, которые нам чужды». Потом заявила, будто старейшины на собрании постановили, что мне надлежит вернуться в Фейсуэлл к первому ноября, в противном случае меня исключат из общины и отберут у меня Камфет. Я испугалась, когда Джудит взяла Камфет на руки. Я боялась, что она ее не отдаст. Камфет не плакала, но нахмурилась и замерла в бабушкиных руках. Это был неприятный визит, но, как и Камфет, я не расплакалась.

Зато меня очень обрадовало появление Доркас Хеймейкер. Она сумела приехать одна, без Джудит (ее подвез кто-то из фейсуэллских фермеров). Я удивилась, поскольку мы с Доркас раньше особо не ладили. Она привезла мне одежду, мою швейную шкатулку, корзину с лоскутами и подписное одеяло из Бридпорта. Также привезла одежду для маленькой, которую я сшила еще до рождения Камфет, и попросила не говорить об этом Джеку и Джудит. Было сразу понятно, что под этим подразумевалось: Доркас не верила, что я вернусь, и потому отдала мне все мои вещи. Свою просьбу она произнесла, сильно смущаясь, и я разделяла ее смущение. Это было бесчестье для нас обеих, что нам приходилось скрывать цель ее приезда ко мне.