Читать книгу "Джоконда и Паяц - Наталья Солнцева"

Остановился он посреди дороги, – впору завыть волком на луну. Да толку-то? Кому он нужен, Павел Майданов из Черного Лога? Кому до него дело есть? Этому холодному черному небу? Этим мерцающим звездам? Этому оку смерти в белесом ореоле?

Око смерти – вот что такое эта страшная ледяная луна. Вот чего она требует от него, чего ждет.

Ему нужен был стресс, что-то экстремальное, мощный выброс адреналина, который заглушил бы боль, разочарование, внутреннюю пустоту и бессмыслицу жизни.

Павел скрипнул зубами, развернулся и зашагал обратно к дому. В горнице сидела за столом мать, вязала, постукивая спицами. Ей не спалось. Чтобы не слышать ее голоса, не отвечать на ее вопросы, он сразу закрылся у себя и лег, не раздеваясь, на кровать, покрытую шерстяным одеялом. Голова гудела, сердце ныло. Мысли, одна хуже другой, распаляли воображение Павла.

Он вскочил и наклонился над большим сундуком в углу, где мать хранила старые тряпки. Раньше она работала завхозом в деревенском клубе. С тех пор как клуб приказал долго жить, оставшееся имущество перетащила домой. Авось пригодится.

Павел откинул тяжелую крышку и заглянул в сундук. Плюшевые занавеси пахли средством от моли, красная скатерть была заляпана чернилами. Он выбрасывал из сундука вещь за вещью, не понимая, что ищет. На пол полетели мятые костюмы Снегурочки, Ивана-дурака и Деда Мороза.

Павел напялил шапку Ивана с облезлым мехом по краям, глянул в зеркало и ухмыльнулся.

– Я не Иван и не дурак, – пробормотал он, снова зарываясь в сундук. – А это что? О-о! Это как раз для меня.

Из видавшего виды хлама были извлечены на свет костюм клоуна, парик и маска…

Москва

– Рафик? – взвизгнула женщина. – Как ты меня напугал! Что ты здесь делаешь?

– А ты? – в свою очередь удивился художник.

В мастерской Артынова горела лампочка, шторы на мансардных окнах были задернуты. В мутном желтом свете лицо Светланы казалось мертвым, как у восставшего из гроба оборотня. Кроваво-красные губы дрожали.

– Я… хотела поговорить с мужем.

– С бывшим мужем, – поправил ее Рафик. – Тогда тебе следовало заранее созвониться с ним.

– Он бы отказался от встречи. Сема жутко зол на меня. Подозревает, что я украла его картину. «Джоконду», которую он писал с Алины Кольцовой.

– Сема всех подозревает. Меня тоже.

– Он никого не любит и никому не доверяет, – вымолвила Светлана. Ее взгляд блуждал по мастерской. – Почему бы ему не заявить в полицию?

– Он считает, что его пропавшая «Мона Лиза» сама найдется, как та, которую похитили из Лувра, настоящая. Ее ведь искали, но безрезультатно. А потом вор сам объявился.

– В чем Сему не упрекнешь, так это в скромности, – пожала плечами декораторша. – Он вообразил себя гением, и наконец его мечты начали сбываться. Тут что-то нечисто.

– Зачем ты пришла?

– Меня разобрало любопытство, – заявила Светлана. – Обычно Сема задерживается здесь допоздна, и я…

– Не лги! – рассердился Рафик. – Иначе я позвоню Артынову и расскажу, что застал тебя здесь.

– Не расскажешь, – покачала она головой. – Ты ведь сам проник сюда без его ведома. Как ты открыл мастерскую? У тебя есть ключ?

– Сделал себе запасной, – нехотя признался Рафик. – На всякий случай.

Светлана невесело рассмеялась. Ее густо накрашенный рот растянулся, а глаза остались холодными.

Рафик понимал, как глупо звучат его оправдания, но других он не заготовил. Он не рассчитывал столкнуться здесь со Светланой и давать пояснения.

– Ладно, мы оба хитрим, – выдавил он фальшивую улыбку. – Давай начистоту. Мне не дает покоя одна вещь. Флакончик с жидкостью, которую Артынов добавляет в краски.

– Флакончик?

– Сема как-то обмолвился, что у него есть волшебный эликсир. Если добавить каплю в палитру, то…

Он не нашел подходящих слов и взмахнул в воздухе руками. Светлана следила за ним настороженным взглядом. Ей не нравилась ни сама ситуация, довольно двусмысленная, ни этот странный разговор.

– По-моему, ты все придумал, Рафик, чтобы запудрить мне мозги, – вспыхнула она. – Ты что-то искал в мастерской Артынова. Что?

– Флакончик. Похоже, твой бывший супруг ударился в магию. Он убивает черных петухов, разбрызгивает их кровь и произносит ужасные заклинания. Знаешь, как это называется? Обряд «вызова смерти». Вот, изволь убедиться…

Художник взял ее за локоть, потащил к кастрюле, где в прошлый раз обнаружил тушку обезглавленной птицы, и с торжествующим возгласом отдернул клеенку. Светлана с брезгливой миной заглянула в кастрюлю. Там было пусто.

– Ты чего? – опасливо покосилась она на Рафика.

– Что?! Где?! – всполошился он. – А-аа! Нету. Ну и фрукт твой Артынов. Успел все прибрать. Еще бы… дохлая птица, вероятно, издавала кошмарную вонь. Мне бы следовало догадаться. К черту! Это ничего не меняет. Полюбуйся!..

Он, не выпуская из цепких пальцев локтя Светланы, потащил ее к мольберту и тем же жестом, каким отдергивал клеенку, отдернул кусок ткани, закрывающий неоконченное полотно.

– А-а-аа! Вот она, проклятая! Смотри…

Артынов успел тщательно выписать фон за спиной Джоконды и набросать ее волосы, лицо и обнаженную грудь.

– Эмилия, – с ходу узнала натурщицу Светлана. – Значит, все-таки она согласилась. Я же предупреждала!

Восхищение, сожаление и горечь промелькнули в ее взгляде, устремленном на портрет в духе Леонардо. Здесь присутствовало знаменитое сфумато мастера, которое неизменно копировали подражатели, загадочная улыбка на устах дамы, сумеречная дымка и тревожное ожидание. Артынову удалось передать тайну Моны Лизы, не раскрывая ее.

Казалось, с изображенной на портрете женщиной можно заговорить и получить от нее ответ. Казалось, под ее челом теснятся высокие мысли, а в сердце бушуют низменные страсти. Она заключала в себе все противоречия и неразрешимую драму человека, в то же время не будучи человеком в том смысле, который люди вкладывают в это понятие.

– О-ооо… – выдохнула Светлана, не в силах отвести глаз от полотна.

– Она еще лучше, чем я мог представить… – прошептал Рафик. – Сема гений. Его нужно убить. Так не может дальше продолжаться.

Бывшая жена гения вздрогнула от таких слов, но не повернулась в его сторону.

– Вот почему они умирают, – бубнил Рафик, впившись ногтями в руку Светланы. Оба, захваченные магнетическими чарами картины, не чувствовали ничего, кроме оцепенения. Эмоционального и физического.

Сколько они простояли так, созерцая Джоконду, – минуту или четверть часа, – неизвестно. Первым очнулся Рафик. Он накинул обратно на холст бумажную ткань, и очарование Моны Лизы с лицом Эмилии начало рассеиваться.