Читать книгу "Малавита-2 - Тонино Бенаквиста"

Мне особенно идет болтать такое. Я подумал о Магги и ребятах.

— А немного спустя ты снова понимаешь, что мужчины и женщины похожи. Все хотят иметь всё и даже больше. Все мы боимся что-то упустить и думаем, что это же глупо — помирать, оттого что сделал когда-то неправильный выбор.

Мне все труднее удерживать в руке стакан с виски, который пустеет в тот самый момент, когда добрая рука его наполняет.

— В этот самый период жизни им бы — мужчинам и женщинам — на этом и остановиться. Зажить вместе в мире и радости. Но нет, вместо этого она думает: он бросит меня ради молодой. А он: я бы с радостью ходил на сторону время от времени, потом возвращался бы домой. И снова здорово!

— А скажи, дядя, если я однажды все-таки встречу женщину всей моей жизни, как я узнаю, что это она?

— Поверь моему опыту: выбирай себе такую женщину, чтобы вы с ней дополняли друг друга в курином вопросе.

— ?

— Если ты любишь грудки, тебе надо жить с женщиной, которая любит ножку, и наоборот. Если же вам обоим нравятся грудки — ничего не выйдет.

— Нам пора, давай я тебя отвезу, Цио.

* * *

Отправляясь в Нантакет, я должен постараться, чтобы Кристиан Мэлон не лез больше ни в какие авантюры. В сущности, я его еще совсем не знаю, этого парня, он еще может меня удивить.

— Ох, Цио, в твоем возрасте играть в хиппи…

У меня в кармане авиабилет через Бостон, паспорт, который делает меня похожим на ветерана вьетнамской войны с единственным желанием, чтобы его оставили в покое, и увесистая пачка свеженького бабла (почему, едва приехав в эту страну, людям сразу хочется иметь полные карманы денег?).

— Твой рейс в восемь пятьдесят, можно уже ехать, чтобы не слишком нестись.

В машине он рассказывает мне новости о стариках из братства: о тех, кто умер, кто сидит, кто уже вышел, кто попытался завязать.

— Ну, я, наверно, не удивлю тебя, сказав, что Малыш Поли умер от цирроза. Амадео Сампьеро стал подручным у Этторе Джуниора, и тот обращается с ним как с последней сукой. Романа Maрини все так же работает с цирконием, дела у нее идут неплохо. Братья Пастроне как всегда вместе, у обоих уже по третьему разводу, и оба удивляются — почему так. Лука Куоццо получил двадцать лет. Джо Франкини шлепнули люди Оджи Кампаньи, Джои Д'Амато досрочно освободился. Арт Лефти по-прежнему в киллерах на службе у клана Джилли, а Кертис Браун…

— Джои Д'Амато освободили досрочно?

— Говорю тебе. Интересно, где эти идиоты только берут психологов?

Если верить специалистам пенитенциарной службы, большая часть гангстеров страдает «серьезными нарушениями психики и нервной системы», которые делают нас способными к самому худшему. Для каждого из нас у них найдется длиннющий диагноз. Но они и сами явно не в себе, если до сих пор не заметили, что Д'Амато — настоящий псих, и выпустили его на свободу. «Примерное поведение» — конечно, он вел себя примерно, кто бы сомневался, занимался, наверно, библиотекой, следил за порядком в блоках, может, даже полы мел — только чтобы поскорее выйти и взяться за старое. Д'Амато боялись все, даже я, никто не хотел иметь с ним дела.

— Американская юстиция не первый раз освобождает психа, — сказал Бен. — Тебе-то что до этого?

Д'Амато всегда божился, что, как только освободится из тюрьмы, сразу отомстит тому, кто его туда засадил, — агенту Томасу Квинтильяни. Мы все когда-нибудь говорили нечто подобное, но, услышав такое из уст Джои Д'Амато, Том может сразу начинать готовиться.

— Что тебе неймется, Цио?

Я не пытаюсь объяснить себе это неприятное чувство, это похоже на какое-то беспокойство, и чем больше я стараюсь выкинуть Тома из головы, тем настырнее он туда лезет, и вид у него совсем не победный, прямо скажем, не самый лучший вид — совсем наоборот. О ком мы обычно беспокоимся, кроме как о своей семье?

Разве что… о друге?

Квинт? Эта падла Квинт? Друг? Да как я могу быть другом человека, который способен извлечь корень какой-то там степени из «пи», обезоружить голыми руками целую роту блатных и проплыть четыреста метров вольным стилем меньше чем за десять минут? Нет, что ни говорите, Квинт — это враг, его ни с кем не перепутаешь, он — причина всех моих несчастий, так лучше я буду беспокоиться о моей собаке Малавите, о прохожих на улице, о здоровье самых страшных диктаторов планеты, но только не о Томазо Квинтильяни, итальяшке, который считает, что он на правильной стороне баррикады, только потому, что в кармане у него лежит карточка с напечатанным на ней американским орлом!

3 аэропорту я звоню из автомата в ФБР, прямо в Вашингтон — как будто я информатор и у меня есть срочная информация для Тома. Эту песню я знаю наизусть, я даже прошу денег и даю понять, что хорошо знаю их контору. Мне отвечают, что капитан Квинтильяни сейчас находится в Соединенных Штатах, но в данный момент недоступен.

— Они могут проследить, откуда звонят, Цио.

— Спокойно!

Я один из немногих, у кого есть прямой номер Тома, черт с ним, пусть меня засекут, пусть он узнает, что я вернулся. Я оставляю сообщение и говорю, что перезвоню через десять минут. Этого времени мне как раз хватит, чтобы подумать, как мы узнаём, кто нам друг, а кто — нет. Должны же быть какие-то критерии?

— Бен, что такое друг — для тебя?

— Ну у тебя и вопросы…

Надо сказать, что я в этом тоже не специалист. Еще мальчишкой я окружил себя шпаной, а став взрослым — своей командой. У меня были клиенты, я заключал соглашения с партнерами, у меня появилась целая куча компаньонов, но мне трудно было бы хоть одного из них назвать другом.

— Купить тебе газету в дорогу?

Надо вспомнить хоть одного НАСТОЯЩЕГО друга, всего-навсего одного — чтобы сравнить.

Джимми Ломбардо?

Мы родились совсем рядом друг от друга. Товарищи с первого часа. Сколько всего — хорошего, а больше плохого — прожито вместе. Может, это и определяет дружбу: можно по тридцать лет пить вместе, просиживая зад в барах, ржать, заключать пакты, это ни о чем не говорит, это не дружба, это не выдержит первых трудностей. Я не знаю, но мне кажется, что настоящая дружба должна пройти испытание огнем. С Джимми мы ходили на наши первые крупные дела и ни разу не подставили один другого. Я вставал ночью, чтобы помочь ему запрятать трупаков, я даже давал ложные показания, рискуя загреметь вместе с ним. После столкновения с враждебной группировкой мы сто восемьдесят дней просидели в одной камере, начальник тюрьмы и тюремщики получили за это свой бакшиш. (Ну, с кем можно просидеть вместе сто восемьдесят дней и ночей и не перегрызться, если не с другом?) Джимми столько раз помогал мне. Он един встречал меня, когда я выходил после первой отсидки. Он был даже свидетелем у меня на свадьбе. Нет, если кто-то и может похвастать, что у него был друг, так это я.

Но, когда Джимми стал капо, власть ударила ему в голову, и он начал зарываться. Сколько раз мне приходилось предостерегать его?