Читать книгу "Поиск неожиданного - Николай Басов"

Тальда рассадил гостей на местный манер вокруг огня, спиной к дальней от входа стене. Это был знак уважения, почтения, дружелюбия. Оле-Лех понял это, хотя никто ему этого не объяснял, так уж выходило, что он стал проникаться обычаями северян. А сам послушно сел бочком к вождю, но развернувшись к шаману.

Лицо у старика-шамана было мелкое, птичье, темно-желтое, почти коричневое и сморщенное настолько, что даже глаза превратились в узкие щелочки под косматыми, но совершенно бесцветными бровями. Кажется, он все же посматривал вокруг, потому что время от времени кивал молча, словно соглашался со своими мыслями либо ожидал чего-то. А то и понукал каким-то образом молодого подручного и Калабаху, а может быть, даже Тальду.

Когда гости расселись, оруженосец достал все четыре кружки, которые у них были, три вручил своим гостям, не забыв и молодого шамана, а четвертую, с подчеркнутым поклоном, передал рыцарю. В ней уже плескалось янтарное, замечательно пахнущее бренди, такое знакомое и в то же время совсем чужое в этом непривычном окружении на краю земли у Северного ледового океана. Рыцарь сделал глоток, бренди показалось ему мягким, едва ли не нежным, вкуснее ничего на свете Оле-Лех прежде не пробовал. Гостям выпивка понравилась еще больше. Они осушили свои кружки едва ли не быстрее, чем Сиверс, взявшийся помогать оруженосцу, успел подбросить в пламя свежего мха, веток и лучин.

Пришлось Тальде снова наполнять кружки. А Оле-Лех с каким-то даже внутренним негодованием подумал, что здесь, на севере, ничего не решается без выпивки и очень трудно предположить — хорошо это либо плохо. А может, вполне уместно, если принять во внимание всепроникающую сырость, комаров, едкий дым и суровое иногда дыхание близкого океана.

Выпив свою кружку так же торопливо, как и прежде, молодой шаман вернул ее оруженосцу и сделал жест, чтобы он на этот раз отдал ее Калабахе. Женщина вполне по-свойски расположилась, даже немного неприлично, как посчитал рыцарь, раскинула ноги, сидя перед огнем, и с удовольствием смотрела на собравшихся.

— Что происходит? — спросил ее Оле-Лех.

— Говорить надоть, — задумчиво, подыскивая слова и пробуя их на слух, ответила северянка.

— О чем говорить? — спросил рыцарь. Он так же, как и она, переходил на простые односложные фразы, к которым, на удивление, уже привык тут.

В его вопросе было немало лукавства, потому что со своими словами он разжал кулак и чуть вытянул руку с медальоном, но недалеко, чтобы никто из гостей не подумал, что им предлагают знак Госпожи в подарок.

Сначала он направил руку к вождю, почему-то надеясь, что медальон может избрать именно этого крепкого, жилистого, сухого, очень подвижного северянина в простой одежде, в которой ничто не выдавало его статус. К тому же рыцарь видел его, он был одним из тех, кто на берегу моря среди прочих рыбаков плел сеть и кого издалека Оле-Лех принял за юношу. Камень не отреагировал на это движение Оле-Леха. Тогда он, чуть приподняв руку, направил ладонь в сторону молодого шамана. Он не заметил, как и сам создал ментальное усилие, словно бы направил невидимую волшебную стрелу из своих глаз, из своего сознания к этому коренастому молодцу, чуть разлаписто стоящему сбоку от древнего старичка.

Но камень словно бы погас при этом движении, по крайней мере, как Оле-Лех ни пытался покрутить им в воздухе, как ни пробовал поймать хоть малейший отблеск пламени на темно-фиолетовом камешке, оправленном в золото и потемневшую от времени бронзу с чуть более светлыми прожилками, может быть, серебра, а может быть, и белого золота, ничего ему увидеть в медальоне не удалось.

Тогда с чувством едва ли не обреченности он посмотрел на сморщенного старика, с удовольствием прихлебывающего бренди из кружки и рассматривающего глазами-щелочками пламя у своих ног. По лбу старичка ползли сразу три огромных комара, но древний шаман не обращал на них внимания. Как не обращал внимания и на возникшую у него на щеке крупную каплю то ли пота, то ли какой-то другой влаги, пробирающуюся в его реденькую, слабую, белесую бороденку.

И вот тогда-то камень неожиданно загорелся ясным и даже веселым блеском, будто именно это и следовало сделать с самого начала, будто этого камень и ожидал уже давным-давно и наконец-то дождался.

Оле-Лех от удивления даже откинулся назад, он не понимал, что происходит, он не мог представить себе, что это дряхлое и явно отживающее свое существо, росточком едва ли больше длины тяжелого двуручного меча, оказалось тем самым человеком, ради которого они совершили этот трудный, необычный и на редкость далекий вояж. Но это было так, камень играл своими переливами, когда Оле-Лех указывал медальоном на старого шамана.

Вождь поправил волосы, спадающие ему на лицо, странно приподнял подбородок, так, что даже жилистая его шея напряглась, что-то стал произносить резковатым, чрезмерно громким голосом. Калабаха поперхнулась, но тут же послушно отставила кружку, словно бы не доверяла себе и могла даже при таком важном деле, как перевод речи их предводителя чужеземцам, не удержаться и продолжать.

— Вождь спросил — это подарок?

— Нет, никакой это не подарок, — отозвался рыцарь и поскорее стал прятать медальон в замшевый мешок, а потом и в карман своего колета, под наброшенным на плечи длинным плащом. — Это останется при мне, — добавил он на всякий случай. — Пока я не найду того, кто мне нужен.

Вождь продолжал говорить, Калабаха снова перевела очень коротко, определенно упуская едва ли не две трети сказанного на другом языке:

— Тогда зачем ты доставай это перед нами?

— На то были причины, — нехотя отозвался рыцарь. — Будет нужно, ты узнаешь об этом, а может быть, и не узнаешь вовсе.

Калабаха, поспешно передав слова рыцаря вождю, с чувством выполненного долга приникла к кружке. Сделала гулкий глоток и объяснила реакцию вождя:

— Грустно.

Но Оле-Лех никакой грусти теперь не ощущал, он был удивлен, даже ошеломлен немного, пожалуй, раздосадован, но теперь он точно знал, что ему следует делать. Повинуясь своей догадке, он вытянул палец и указал на шамана.

— Вот этот человек должен поехать с нами на юг, — сказал он. — Этот человек нужен для важной работы, которая должна быть сделана.

Старичок-шаман вскинулся, теперь глаза у него были открыты широко, он окинул троих путешественников перед собой одним молниеносным взглядом, хмыкнул что-то неразборчивое и снова, опустив голову, уставился на огонь. Вождь отреагировал иначе, он удовлетворенно кивнул и разразился речью, которую даже дисциплинированная Калабаха совсем не пробовала переводить, а затем выразительно протянул опустошенную кружку Оле-Леху. Лишь тогда, сообразив, что делает что-то не то, сунул ее слегка оторопевшему от такой бесцеремонности Тальде.

Затем вождь стал задумчиво смотреть, как дым от костра вытекает в сделанное в макушке яранги отверстие, казалось, он может сидеть так очень долго, и бесконечно много времени уйдет, прежде чем он объяснит, какие же мысли бродят в его многомудрой, многоопытной голове.