Читать книгу "Небо Голливуда - Леон де Винтер"

Вскоре Кюпферсов сменили Сандерсы в городе Энсхеде. Томас в два счета овладел местным диалектом. Господин Сандерс работал в кошерной мясной лавке; по вечерам и выходным он скупал у крестьян слепых и хромых лошадей и перепродавал на бойни. Томас боялся этих больших беспомощных животных с паническими глазами и желтыми зубами. Еще до наступления осенних каникул его выгнали из школы, после того как застали в туалете с девочкой – спущенные трусики, расстегнутая ширинка, у обоих сведено дыхание от взрослого возбуждения.

Потом он жил в семье Ван Гелдер в Винсхотене. Он отрастил волосы и превратился в пижона – он впервые услышал это слово, означавшее непокорность и вседозволенность одновременно. В отличие от Энсхеде, он по необходимости выполнял домашние задания и следил за тем, чтобы не задерживаться в школе дольше положенного времени. Без каких-то особых усилий он стал хорошим учеником – одноглазым в стране слепых. В свободное время он шатался с районной шпаной, крестьянскими детьми, гонявшими на мопедах по дорогам польдеров, пролетарскими хулиганами с грязными руками и татуировками под джинсовыми куртками. Период его пребывания в Винсхотене закончился удивительно быстро после его участия в ограблении. Он слишком много выпил и, стоя на стреме, не заметил, как прямо перед его носом с выключенными фарами остановилась полицейская машина. Адвокаты Макса Грюнфелда позаботились о том, чтобы его имя вычеркнули из протоколов.

Так он прыгал из одного города в другой, пока ему не исполнилось восемнадцать. За это время он овладел всеми местными диалектами, поскольку везде нуждался в «защитной окраске». Он мучил и терзал каждую новую приемную семью, пока не разражалась очередная катастрофа, переводившая его в следующую семью, в сопровождении юристов, психологов и изумленных свидетелей его ярости.

В те годы он встречался с отцом лишь дважды. Наблюдая необузданное поведение Томаса, отец держался в стороне, подвергая сомнениям радужные ожидания относительно будущего носителя своих генов.

Яннетье путешествовала – по Африки, Азии, Бразилии, собирала скульптуры, маски, ритуальные предметы. Таким образом она пыталась утолить свой духовный голод. Она стала одной из первых последовательниц Бхагвана, искательницей внутреннего света, обретшей в Пуне временное освобождение от своих мучителей. Лишь спустя много лет Томас узнал, что отец крайне редко посещал ее квартиру в Париже. Она была его любовницей, подарила ему сына, но он нашел себе других подруг.

За последние три года средней школы Томас износил шесть пар обуви и сменил шесть приемных семей. Несмотря на частые переезды, ему удалось в четырех школах поучаствовать в театральных постановках. Он покорял отборочные комиссии. Ему легко игралось. Дни напролет он не занимался ничем другим. Для смятенного духа кольчуга заученного текста роли служила избавлением.

Это переполнило чашу терпения Макса Грюнфелда. Он не желал, чтобы его сын стал актером, загримированным подражателем, в полуголом виде играющим в «Волосах». Томаса отправили учиться на телефонного мастера, потом он постигал строительные специальности, слесарное дело, тонкости прокладки дорог и тому подобное. Наконец он выбрал электротехнику, и отец позволил ему пойти учиться в амстердамский техникум.

В Амстердаме Томас не вылезал из битком набитых прокуренных артистических кафе, где люди оживленно беседовали, обнимались, бурно выражали свои эмоции, ничего не стыдились. Там он встретил других мечтателей, жаждущих получить текст, который придал бы смысл их жизни.

С Рене Схефферсом, учившимся в киноакадемии, Томаса познакомил их общий приятель в популярном кафе «Де Смуслаан». Томас снимал этаж в амстердамском районе Йордан, что было роскошью для студента, и Рене зашел однажды к нему в гости. Он принес сценарий. Он собирался снимать дипломный фильм и хотел, чтобы Томас сыграл в нем главную роль.

«Схефферс сказал, что у меня для этого все есть, что я прирожденный актер и мне просто надо быть самим собой. Но тогда я не знал, что значит быть самим собой. Я легко имитировал Джека Николсона в „Пяти“. Или Марлона Брандо в „Гавани“. Или Эллиота Гоулда в „Долгом прощании“. Во время съемок моего первого фильма я взял себе псевдоним: Том Грин вместо Томаса Грюнфелда».

Грин впервые ощутил восторг и скуку от работы на съемках. Было очевидно, что у него получалось. Он не знал, где заканчивалась реальность и начиналась выдумка.

«Все началось с моего первого прихода в отцовский дом на канале Принсессеграхт, с мраморного великолепия за зеленой дверью, с дикой наготы Гогена над моим холеным предком, чье тело я никогда не видел обнаженным»,

– пишет Грин.

Блуждая по миру Омов, Вольтов и Амперов, он отправил отцу письмо, в котором написал, что не создан для карьеры в химической промышленности, а заодно и видеокассету. В то время видео было еще относительно новой игрушкой, но он знал, что у отца дома стоит «Филипс Видео 2000».

Грюнфелд ответил и лишил его месячного дохода. В присланных Грином трех коротких фильмах он обнаружил отсутствие таланта. «Не только у тебя, – писал он, – но и у всех участвовавших в съемках. Я не увидел сюжетной линии, не говоря уже о каких-то эмоциях. Ты переболеешь этим бессмысленным увлечением. Я абсолютно не верю в твое актерское будущее. Отныне тебе самому придется себя обеспечивать. К сожалению, я знаю, чем все это закончится: ты лишь потеряешь драгоценное время и ничему не научишься. В один прекрасный день ты признаешь свою ошибку. Хорошо, у каждого есть право на просчеты. Но я не стану финансировать эти просчеты».

По вечерам Грин стал работать в кафе, и денег хватало теперь лишь на крошечную комнатушку в районе Пяйп.

Относительная известность фильмов Схефферса позволила получить ему роль в фильме студенческого объединения «Крея». Затем последовало предложение от театральной группы «Глобе» из Эйндховена, где в то время ставились интересные экспериментальные спектакли молодых писателей. В «Крее» его заметили профессионалы. Они с энтузиазмом отзывались о его игре. Так он стал молодым актером, хотя и без специального образования. Он не владел техническими навыками, которые преподавались в театральных институтах, но прошел хорошую жизненную школу.

«Никому не известный дебютант, интуитивный техник, ни разу не выступавший перед широкой публикой, был брошен на съедение львам в классической заглавной роли. Об этом говорили, писали, шептались. „Глобе“ специализировался на подобных рекламных трюках. В то время публика еще проявляла интерес к смелым шуткам с известными театральными пьесами. Это сейчас ей уже давно наскучили и приелись беспомощные попытки изнасиловать классику. Тогда, однако, постановка „Гамлета“ в виде детектива еще шокировала зрителей дерзостью замысла. К своему изумлению, публика обнаружила, что ей нравятся шокирующие вещи. Я стал частью нового авангарда с собственными приверженцами на неотесанном юге страны. Я был Гамлетом».

Грин отправил отцу рецензии. В ответ ни письма, ни открытки. Из Парижа приехала мать Грина, и у молодого актера что-то оборвалось внутри, когда он увидел ее на выходе из театра. Яннетье Бергман, «искательница истины из Парижа, с большими глазами и дрожащими губами, пахнущая водкой, которую она пила в антракте, худая и хрупкая, словно больная туберкулезом. Я расплакался – актер, истерически взволнованный появлением своей анорексической матери».