Читать книгу "Нецензурное убийство - Марчин Вроньский"

— И для ясности, Томашчик. — Зыга нацелил в него палец, словно дуло револьвера. — Я мою копию буду хранить как следует. Но не в письменном столе и не у себя дома. И не измысливай никаких трюков, я тебе не Гайец.

— Попрошу меня не перебивать! — взревел старший комиссар. — Третий экземпляр объяснительной будет неофициально передан вашему начальнику. Что он с этим сделает, не моя забота. Можете его умолять или еще что, мне все равно.

— Я отказываюсь! Категорически отказываюсь! — Томашчик вскочил со стула. Очередная капля пота скатилась из-под оправы очков на лицо.

— Вы желаете, чтобы я дал этому делу официальный ход? Даже если вы сумеете отбрехаться, работу потеряете наверняка.

Слушая эти слова, которые Собочинский произносил деловым тоном, Томашчик выглядел все более жалким.

Зыга подумал, что никогда еще он так сильно не напоминал зловредного учителя латыни, пойманного, скажем, на том, что делал непристойные предложения ученикам. Мачеевский, правда, желал бы видеть его на скамье подсудимых, но как опытный полицейский понимал, что это разумный компромисс.

Внезапно Томашчик внимательно поглядел на Зыгу, будто увидел его впервые.

— Ты подбросил! — крикнул он.

— Да как ты смеешь?! — Мачеевский затаил дыхание. И тотчас же покраснел, но никто не смог бы упрекнуть его, что не от возмущения.

— Вот именно! — рыкнул комендант. — Как вы, в вашей ситуации, еще смеете оскорблять офицера полиции с безупречным послужным списком?! Офицера, которому я сам, понимаешь, пан… — Он хлопнул кулаком по столу так, что с дрожащих губ брызнули на столешницу и бумаги капельки слюны. — …которому я доверяю, как самому себе. Вбей это себе в голову и пиши, холера, подобру-поздорову, курва-мать! — Он выплюнул ругательство, вскочил с места и таким жестом, словно хотел добавить: «Пошел вон!», — снова указал Томашчику на столик в углу с пишущей машинкой.

— Бумага и копирка в ящике, — подсказал Зыга.

* * *

— А теперь — убирайся! — рявкнул Собочинский. — Совсем.

Томашчик без единого слова вышел из кабинета. Мачеевский взял со стола свою копию объяснительной и встал.

— Это еще не конец ваших неприятностей, — задержал его комендант. — Садитесь.

Зыга удивленно посмотрел на Собочинского. Тот закусил губу и покачал головой.

— Наступает трудное время, — буркнул он.

— Вы имеете в виду экономический кризис?

— Я имею в виду трудное время для вас, младший комиссар Мачеевский. Я терпел вашу… скажем так, экстравагантность. В театре это прощается примадоннам, а у нас — хорошим следователям. Если начальник — настоящий полицейский, а не просто чиновник.

— Я очень это ценю, — пробормотал с возрастающим удивлением Зыга. — Если у вас нет более серьезных нареканий…

— Исключительно менее, — перебил его старший комиссар. — Однако причина ваших неприятностей не в этом. Короче говоря, мы прощаемся. Через две недели я должен явиться в Жешув. Вроде бы и не обидели, пан Мачеевский, я там тоже буду комендантом уезда. Там украинцы, большевистские агенты, а стало быть, зачем хорошему офицеру скучать в мирном Люблине, как по-вашему? Так мне сказали.

— А кто на ваше место? — обеспокоенно спросил Зыга. На миг у него в голове мелькнула абсурдная мысль, что, может, он. Хотя нет, это было бы невероятно.

— Старший комиссар Маковецкий, комендант из Бялы Подляски.

— Не знаю, пан комендант, — покачал головой следователь.

— Ну, еще успеете узнать. Инспекторы пишут, что образцовый офицер, но между нами: сукин сын.

— Мне очень жаль, пан старший комиссар.

— А скоро вам будет еще жальче. Ради Бога, прекратите опаздывать на службу и начните прилично одеваться. Бокс как-нибудь переживет.

— Так точно.

— А если будет плохо, пишите. Попытаюсь перевести вас в Жешув.

* * *

Младший комиссар долго смотрел на телефон, потом поднял трубку и набрал 5-15.

— Добрый день, амбулатория? — спросил он, хоть это и не требовалось: ответила та самая женщина с вечно неприветливым голосом, с которой он неоднократно имел несчастье разговаривать. — Попросите, пожалуйста, к аппарату сестру Ружу Марчинскую.

Однако сегодня она его удивила, потому что сменила тон и проговорила чуть ли не сладко:

— Иду-иду, подождите, пожалуйста.

Не прошло и полминуты, как он услышал в отдалении смех Ружи.

— Алло? Ружа Марчинская у телефона.

— Добрый день, это Муня.

Крафт, который как раз ел бутерброд, едва не подавился. Младший комиссар повернулся спиной, чтобы на него не смотреть, и продолжил:

— Ты не представляешь себе, какая это была кошмарная неделя, зато сегодня я приглашаю тебя на ужин. Что скажешь?

В амбулатории Больничной Кассы на Ипотечной, не иначе, что-то случилось. Ружа довольно долго не отвечала, зато он слышал ее приглушенный голос где-то рядом с трубкой.

— Алло? — Он откашлялся. — Плохо слышно.

— Муня, не гневайся, но не сегодня. Не знаю, может после воскресенья… Сейчас холодно, и столько пациентов, а я так быстро устаю! — Вот так и сказала, легко, как будто радовалась завалу работы. — Я, конечно, позвоню. — И положила трубку.

— Фатально, — отреагировал Генек, проглатывая кусок. — Плохо разыграно. Вместо того чтобы извиниться, что не звонил, ты еще милостиво назначаешь ей аудиенцию.

— Да что ты можешь об этом знать? — поморщился Зыга.

— Больше, чем ты думаешь. Я женат почти одиннадцать лет, и мы с Ольгой ни разу даже не поссорились. Впрочем, раз ты мне не веришь, так попроси совета у Зельного.

— Очень остроумно, — буркнул Мачеевский и взялся за работу.

Весь остаток дня телефон молчал. Младшего комиссара это так раздражало, что он несколько раз проверял, есть ли сигнал коммутатора. У него мелькнула мысль встретиться с Тромбичем и порасспросить его, может, он что-то знает о связи староства с делом Биндера и еврейскими сокровищами. У редактора еще должны были остаться знакомые в магистрате. Однако Зыга счел, что если даже и остались, то на слишком низких должностях. А кроме того, он обещал Тромбичу, что не станет делать из него информатора. С минуту он размышлял, как бы отозвать из армии Закшевского, но он скорее отыскал бы какие-то связи в университете, чем в уездной Комендатуре пополнения личного состава. Что поделаешь, армия его не любила, и это было взаимно.

Аппарат заверещал лишь в начале пятого, сразу после того, как Крафт ушел домой, и Зыга задумался, а не сделать ли ему то же самое.

— Inspectoratul de poliţie… Lublin? — услышал он. — Comisar… Macziejewski?

— Да, Мачеевский. Эээ… nu romană, pardon. Sprechen Sie deutsch?