Читать книгу "Корсар. Наваждение - Петр Катериничев"

– Устал. Спать.

Волин мельком взглянул на почти полностью потемневшее небо, на укрытые им лес и реку и чуть ссутулившись пошел в дом.

– Старик к ночи стал совсем не в духе…

– Да? А я и не заметил…

– Прекрати паясничать, Дима.

– «Смейся, паяц, над разбитой любовью…» Отчего?

– Что – отчего?

– Старик Волин. Он же доктор, он же академик, он же – протчая, протчая, протчая… Отчего он… сегодня не в духе?

– Боится, – просто ответила Ольга.

– Мне он особенно пугливым не показался. Да и особенно слабым – тоже.

– Тем не менее. – Ольга прикурила папиросу от длинной спички, выдохнула невесомый ароматный дым: – Каждый из нас страшится ночи, которую может не пережить.

Глава 31

Покинутый стол так и остался стоять под лампой-молнией, свечи догорали, а Ольга – повела Корсара в дом, где он, по сути, и не был еще… Внутри терем показался куда просторнее, чем снаружи; комнаты освещались только неверным сумеречным светом через открытые окна; луна едва взошла, и взгляд Корсара выхватывал вещи или предметы словно из тумана или из странной кисеи, на мгновение фокусируясь на них…

…Старый эбонитовый телефон с наборным диском, плакат с девушкой в косынке: «НЕ БОЛТАЙ!», старинная чаша, шандалы на высоких ножках, старорежимная табличка учреждения в рамке: «НКВД. ЛАБОРАТОРИЯ ПРОБЛЕМ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ»; на другой стене – табличка более позднего времени, тоже в резной ореховой рамке, как картина: «МИНЗДРАВ СССР. НПО «ГРАНАТ» – красовалась надпись сверху, а ниже – вывеска попроще, поменьше, поскромнее: «ЛАБОРАТОРИЯ СИНТЕЗА ЛЕКАРСТВЕННЫХ ВЕЩЕСТВ».

Ольга шла теперь впереди Корсара; он просто – следовал за ней… Очертания девушки в полумраке поменялись словно сами собой – и было ли это магией или просто игрою его расслабленного воображения, – он даже не задумывался. Очертания девушки поменялись совершенно; теперь она была похожа на гречанку, сквозь короткую прозрачную тунику янтарно просвечивало тепло ее тела; копну свободно рассыпанных пшенично-золотых волос венчал простой обруч-диадема…

…Она была грациозной, как гибкий тростник, и ее кожа в свете мечущегося пламени отливала охрой и золотом, и волосы волнами сбегали по плечам водопадом, и полураскрытые губы что-то шептали, и черные глаза сияли восторгом ночи… И он – забыл обо всем на свете и желал лишь одного: чтобы эта девушка остановилась рядом.

…Движение – и ее белоснежная туника кольцом упала у ног. Она отступила на шаг, подняла руки, разметала волосы, провела ладонями вдоль бедер, повернулась, давая рассмотреть себя, подняла взгляд, махнув длинными ресницами; румянец густо проступил на щеках, словно лак – на драгоценном античном сосуде… А потом – потянулась к нему, развязала несложный узел, что держал его одежду; он провел руками по ее упругой спине, девушка выгнулась, застонала, прильнула…

…Ночь длилась бесконечно. Теплые потоки остывающей земли уносили их в лунное сияние, и они поднимались все выше и выше, туда, где царствовали звезды и где не было никого, кроме них… Они вдыхали делавшийся ледяным воздух, их тела кололо тысячами иголочек, а потом вдруг низвергало горячей волной вниз, словно к прибрежью океана, и купало в струях неземного, волшебного света, и они парили невесомо – и над волнами, и над скалами, и над всею землею… А вскоре новый восходящий поток увлекал их вверх, и они снова падали и снова – замирали в сладком изнеможении среди ароматов трав, неведомых ночных цветов и океана, бескрайнего, как жизнь… И ночь, казалось, длилась бесконечно.

Когда Корсар открыл глаза – было темно так, что казалось, будто он провалился в тартарары… Масляный ночник угас; Ольга спокойно и безмятежно спала рядом. А Корсар встал, вышел, как был, абсолютно нагим, из дверцы терема через «черное», заднее и неприметное крылечко, прошел полоску леса и оказался у неширокой, глубокой и быстрой реки. Он нырнул без единого всплеска, вода оказалась ключевой, и, когда он вышел и сел на камень, словно тысячи изморозевых иголочек кололи тело… И на миг Корсару показалось, что он один во всей вселенной…

Во тьме реки ухнула хвостом щука, и – миг этот пропал. Как у Блока? «И опять ворожу над тобой, но неясен и смутен ответ…» И еще – тревожно.

Ах, какая тревога опять,

По сиреневой смутной росе…

Будто принялись кони плясать!

У реки, на песчаной косе

Обнаружились чьи-то следы,

Что ведут в одичалую топь.

В двух стволах от нежданной беды

С заговором упрятана дробь.

Я грешу – на тебя ворожу

В узком пламени кроткой свечи.

Я от страха почти не дышу

В колдовской и ведьмачьей ночи.

Желтым воском застыла луна.

Очертанья медвежьи приняв,

Та сосна в перекрестье окна

Замерла. По-кошачьи маня,

Пробежали в траве огоньки,

Жутко ухнула щука хвостом,

Подвенечные чьи-то венки

Проплывают под старым мостом…

Уже слышен русалочий смех,

Уже сердце готово сбежать!

Нет, не лечит забвением снег.

Ах, какая тревога опять![56]

…По правде, Корсару не очень-то хотелось возвращаться в мир. Но…

Мир, как и любой из живущих в нем людей, не терпит пренебрежения к себе. И – наказывает: нищетой, тоскою и одиночеством.

Корсар вернулся в дом, оделся. Спать не хотелось вовсе. Будить Ольгу – тем более. После улицы в доме сначала показалось темнее, но потом он заметил в гостиной огонь – поленца догорали в камине… Было ли Волину зябко теплой летней ночью, или он просто смотрел на огонь – вспоминая все бывшие и будущие пожары на этой земле?..

Его рюкзак – с планшетом с рукописью и плотно утрамбованными и запакованными в пластиковые толстые пакеты рулонами купюр иноземных и отечественных разного достоинства, – отчего-то оказался здесь же, у кресла. Или – ему, Корсару, подсказывали? А если подсказывали, то – что? «Взлохматить хрусты» и спалить всю сумму – в два с половиной миллиона евро – в камине? Можно и так. Конечно, но во-первых – жалко. И не оттого, что трудно достались, – оттого, что кровью умылись. А во-вторых – это чистое, глупое ребячество, которое хорошо смотрится в фильмах и книжках и очень плохо – в реальной жизни. А что такое так называемая «реальная жизнь»? Только то, что «на самом деле», или – еще и наши сны, мечтания, вымыслы, порывы, заблуждения… Наши слезы о непережитом и воспоминания о несбывшемся? Разве все это – не настоящая жизнь?

Размышляя так, Корсар автоматически листал рукопись, пока… Ну да вот оно: фото конца двадцатых – начала тридцатых годов… Невзрачное серое здание в одном из московских переулков? Нет, похоже, но нет: это где-то под Москвой: Щелково, Коломна, Мытищи – сейчас понять невозможно, да и здание сгорело, Корсар пытался найти, не смог… А вот табличка на фото: «НКВД. ЛАБОРАТОРИЯ ПРОБЛЕМ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ» – та самая. Из тех времен, когда не было Одиннадцатого главного управления КГБ СССР, заведующего всей наукой, как технической и технологической, так и… гуманитарной: экстрасенсорика, психокинез, телекинез и прочее, прочее, прочее, что так хорошо умели делать жрецы и волхвы древних цивилизаций и чего напрочь оказались лишены их потомки? Или – это и не потомки вовсе, а боковые ветки на едином теле человечества, не приносящие плода своего, которые добрый виноградарь бросит в огонь, «во тьму внешнюю, где будет стон и скрежет зубов…»