Читать книгу "Бальтазар Косса - Дмитрий Балашов"

Причем, ежедневно, к вечеру, все бумаги уничтожались, сжигались в печи, и пока решение не было достигнуто, в печь вместе с бумагами подкладывали сырую солому. Дым из трубы шел черный, и по нему собравшиеся зрители узнавали, как идут дела на конклаве. Ежедневно полагалось устраивать не более двух заседаний, и для победы в этих выборах надобно было собрать не половину плюс один, а две трети плюс один голос. Сам ритуал выборов мог быть трояким: прямым простым, устным, высказыванием, ежели решение было единогласным; второй способ назывался присоединением – когда назывались кандидатуры и выборщики по одному присоединяли свои голоса к кому-то из кандидатов; и, наконец, дело могло решаться баллотировкой. И тогда процесс избрания затягивался дольше всего.

Когда, наконец, кардиналы приходят к согласию, в печь, где сжигают бумаги, подкладывают сухие дрова, и дым из трубы поднимается белый. Свершилось! Толпа на площади ликует. Звучат слова: «Habeat Papam!» – «Имеем папу!»

А в это время к избранному кандидату подходит старейшина кардинальской коллегии и вопрошает, согласен ли он.

С избранника спускают штаны, сажают на специальное кресло, вроде гинекологического, дабы засвидетельствовать его мужское достоинство. Потом нового папу спрашивают, какое имя он примет. С балкона объявляют толпе, что такой-то избран папой, а новоизбранный является перед народом и дает первое благословение собравшимся зрителям, которые когда-то, в полузабытые первые века, также участвовали в выборах и утверждали или смещали епископов соборным решением большинства.

Но уже к XII веку сложилось правило, что папу избирают только кардиналы. Которые, в свою очередь, делились на три категории. Высшими по рангу были семь субурбикарных (ближайших к Риму) кардиналов-епископов. За ними следовало 25, а позже 28 кардиналов-пресвитеров, возглавляющих отдельные римские церкви. И к самой низшей категории относились кардиналы-дьяконы, или палатинские диаконы, значение которых уже в XII–XIII веках совершенно падает. Общее число кардиналов, все увеличиваясь, достигло к XVI столетию семидесяти человек. (Выборы каждого кардинала начинаются с того, что папа посылает ему красную шапку. Красный цвет означает, что новоизбранный кардинал обязан защищать папу даже ценой собственной крови.)

Дальнейшее развитие папской администрации привело, особенно в авиньонский период, к созданию трех папских судебных органов, объединенных в Верховный суд. Кроме того, было организовано ведомство для ведения внутренних дел папского двора. Отдельно существовали, с XIII века, казначейство и министерство финансов. Возникла целая система налогов, упрочивших папскую казну. В том числе налогов за поставление на должности и за получение бенефиций.

Вся эта система на протяжении веков изменялась, улучшалась, доделывалась. Власть кардинальского корпуса в иную пору превышала власть учреждений, в другую – уступала им. В ту эпоху, о которой мы пишем, мнение кардиналов было решающим. Кроме того, кардиналы, собравшиеся в Пизе, понимали, что им нужно преодолеть раскол церкви и избрать действительно самого достойного из своей среды.

По сути, выбор был невелик. Все ждали, что папой станет Косса. Из прочих всеобщим уважением пользовался, пожалуй, только Петр Филарг, славный не только ученостью и высокой моралью, но и тем, что не участвовал в групповой борьбе кардиналов и не ущемлял ничьих самолюбий. Кроме того, он не имеет родни, жадных племянников «непотов», которых стал бы устраивать за счет папской казны. Зло это было столь широко развито, что появился даже специальный термин – «непотизм». Но, разумеется, с Коссой Филарг сравнения не выдерживал. За Коссу и высказалось большинство кардиналов.

Бальтазар сидел, смеживши очи. Недавно опочившая мать, наверно, была бы рада! Как-то, в короткой предсмертной встрече высказала:

– Ежели тебя изберут, я буду у себя на Искии принимать твоих гостей!

Мама, мама, видишь ли ты теперь, оттуда, час торжества своего сына!

Он открыл глаза. Ведомая всем сдержанно-ироничная улыбка озарила его смугло-бледное, по-прежнему красивое лицо, украшенное, по черни, серебром седины.

– Братья! – возгласил он, подымаясь с кресла. – Я благодарен всем вам, но не могу принять столь высокий сан, ибо среди нас есть достойнейший! – Легким мановением длани он указал на критянина: – Раз между нами есть такой высоконравственный и мудрый церковный муж, как Петр Филарг, никто другой достойнее его не может возглавить западную церковь, особенно теперь, когда взоры всех христиан обращены к нашему конклаву и весь народ ждет исцеления духовных ран, нанесенных предшествующими недостойными папами! Только он один достоин вашего выбора!

Итак, 7 июля папой был избран и утвержден кардинал Петр Филарг, грек, принявший имя Александра V.

Когда они, уже в сумерках, выходили из дворца, Ринери (епископ Фано) недоуменно и с горечью спросил своего старого друга:

– Что ты сделал, Бальтазар? Что случилось с тобой?

Косса удовлетворенно рассмеялся.

– Бедняга Ринери, ты хотел, чтобы я сунул голову в осиное гнездо? Сейчас, когда все смотрят сюда, когда Бенедикт и Григорий еще не сокрушены? Ты хочешь, чтобы меня вновь называли пиратом и порочили в каждой подворотне? Нет! Сейчас еще не время! Пусть весь этот груз примет на свои плечи Филарг! К нему ни У кого нету зла! Обвинить его не в чем. К тому же Франция и Англия будут за него, Польша, Богемия, Венгрия – тоже. Да и в Италии его охотно признают! А власть – власть уже находится в моих руках, и ее я не отдам никому!

Яндра так и не дождалась в эту ночь своего неверного возлюбленного. И рвала зубами и била кулаками ни в чем не виновную, облитую слезами ярости подушку.

Дождалась Има. В нанятом Коссой дворце было пустынно и тихо. Одиноко светилось занавешенное палевыми шторами окно.

Има сидела за столом. О муже она попросту забыла. Коссу ждал сытный ужин, темное вино и раскрытая постель.

Он ел. Има глядела на него, сжимая руками свои щеки, и не спрашивала ни о чем.

– Избрали Филарга! – сказал он, крепкими зубами пережевывая нежное, в меру прожаренное мясо. – Сама готовила? – вопросил, осушая кубок своего любимого кьянти. Она кивнула, просияв лицом.

– Думаешь, он тебе поможет? – высказала погодя.

– Вернее сказать, не помешает! Ему уже семьдесят лет, – отозвался он.

Сама Има почти не ела, не могла. Прошептала только, когда он, отбросив салфетку, поднял ее на руки, повторив хрипло:

– Ты совсем, совсем не изменилась!

– Похудела и груди опустились! – стыдясь возразила она.

И уже потом, когда счастливо затуманенный взгляд Имы узрел раскиданное по полу белье – скомканная шелковая нижняя рубашка Имы непочтительно лежала сверх сброшенной на ковер красной мантии, а расшнурованный корсет обнимался с кардинальскими туфлями Коссы, – и когда уже обоих оцепенила сладкая головокружительная усталость, и Има, все еще ощущая его упоительные поцелуи на своей груди, лоне, бедрах, губах, с удивленною радостью думала о том, что вот молодость вернулась к ней, и ничего не было, совсем ничего! Ни долгого одиночества, ни мужа… К чести которого он, подозревая многое, так никогда и не спросил Иму об ее ночных пизанских отлучках…