Читать книгу "Дева войны. «Злой город» - Наталья Павлищева"

Бату был не просто раздражен, он был зол. Бог войны Сульдэ отвернулся от них, прежде всего от Субедей-багатура. Собрать больше половины войска вокруг маленького города и так провалить его осаду! Пятьдесят дней непрерывного обстрела и в результате сожженный город, да не просто сожженный, а вместе с несколькими тысячами отборных монгольских воинов! А урусы при этом ушли, причем в разные стороны – по реке и на конях. Хану уже сообщили, что среди конных снова был эмир Урман. Как мог Субедей снова упустить этого эмира? За одно это багатура следовало казнить.

Что будет говорить наставнику, не знал, но сознание все больше застилала злость. Поход грозил превратиться в посмешище, Гуюк и Борте и так каждый день насмехаются. Да, конечно, взяли богатые земли, но сколько же полегло воинов! Это раньше они могли не считать потери, в степи каждый день войско пополнялось куда сильнее, чем убывало, урусы же вступать в его ряды не собирались, даже Еупат, которому было предложено стать темником, презрительно плюнул в сторону хана. После того Бату уже не делал таких глупостей, он не предлагал урусам стать своими воинами. Поэтому пополнения не было, зато потери были.

И каждый город давался с трудом, каждое селение приходилось просто вырезать и сжигать, чтобы не получить удар в спину. Но они были, эти удары, постоянные и ощутимые, от самой Елисани. В войске откровенно говорили, что это бог Сульдэ возрождает Еупата и эмира Урмана. Если так дальше пойдет, то начнут разбегаться свои собственные воины.

Бату поежился, но не столько из-за невеселой мысли, сколько от того, что по спине гуляла какая-то настырная вошь, выловить которую самому не удавалось, а жен или наложниц Бату подпускать к себе после того страшного сна просто боялся. Войску было холодно, голодно, теплилась надежда пополнить запасы в этом Козелле-секе, но проклятые урусы сожгли город. Скоро воины начнут жрать собственных коней, что тогда? Монгол без лошади никто, а менять своих выносливых лошадок на захваченных урусских нельзя, те требуют ухода. Перебить урусских лошадей значит остаться без запасов совсем. Юртаджи без конца мотались по округе, выгребая и выгребая все съедобное из самых закоулков. Но урусы уходили в глубь лесов, куда добраться просто невозможно, сжигая свои дома и запасы, которые не могли унести. Огромное войско быстро распугало всю живность вокруг, и охотиться становилось с каждым днем труднее. А тут еще эта вода повсюду! Даже маленькие речушки превратились в непроходимые болота, в лес нечего и соваться, сколько воинов утонули в болотах, которые захватывали каждого, в них попавшего, но обратно не выпускали.

Все войско стремилось в степь, а тут этот городок. Разведка сообщила, что тот самый неуловимый эмир Урман наконец осел в городе. Бату решил поручить его взятие Субедею, чтобы его и ханский тумены смогли подкормиться, но багатур все провалил. Он не только не взял маленькую крепость, но и умудрился погубить там четыре тысячи отборных кешиктенов! А проклятый эмир Урман снова ушел со своей дружиной. Никто не простит Бату такого провала. А он сам простит Субедею?

Провинившийся багатур должен бы вползти в ханский шатер, не поднимая глаз, даже если это Субедей. Иного Бату и не ждал. Но Субедей не просто не полз, он явно не чувствовал себя виноватым, даже собирался что-то говорить! Как смеет вообще говорить тот, кто сделал хана посмешищем перед остальными царевичами?! Злость захлестнула Бату, если Субедей не смог справиться с небольшой дружиной эмира Урмана, не смог взять небольшой город, то к чему и нужен такой багатур? Царевичей смешить? Небось Угедею уже отправили сообщение о провале наставника Бату-хана, Гуюк и Борту не упустят своего…

Субедей действительно хотел рассказать Бату о том, что услышал от человечка, правда, выдав все за собственные догадки, сказать, что эмир Урман не бессмертен, что нужно просто быстро двинуться вперед за этим небольшим войском, и оно будет разбито, а другого у урусов просто нет… Много что хотел сказать, но встретился глазами с Бату и понял, что не скажет ничего. Не потому, что скроет от ученика свои знания, а потому, что его время вышло.

Хан медленно поднял глаза от богато накрытого стола на Субедея и тихо спросил:

– Что бывает с тем, кто не выполняет приказ джихангира?

Субедей усмехнулся, но не его вопросу, а тому, что Бату сам отрезает себе возможность узнать много нужного. Возражать или уговаривать выслушать не стал, устало вздохнул:

– Я готов ответить, хан.

Бату захлебнулся злостью окончательно, он даже слюной подавился, засипел:

– Он… готов… а меня посмешищем сделать…

Сказать больше ничего не смог и не хотел, только сделал всем понятное движение и отвернулся, ломая рукоять любимой плетки. Субедей не издал ни звука, только к ногам хана подкатилась черная жемчужина, выпавшая из глаза багатура. Бату вздрогнул, вдруг осознав, что остался вообще один. Он, может, и поменял бы решение, но было поздно.

Вдруг хана пронзило осознание, что он только что казнил не просто полководца, не просто багатура, а того, кто был главной движущей силой этого похода! Это не темник, которого можно прирезать за проступок, это даже не царевич, которых много в войске, это глава похода, во всяком случае, Субедей был таким вначале, сам Бату только звался джихангиром. Бату замер, не зная, как теперь быть.

Замер и выполнивший его приказ кебтеул, с ужасом пытаясь понять, правильно ли понял желание хана. Бедолага просто почувствовал, как, ломаясь, трещат его позвонки. Но Бату-хан не спешил приказывать схватить кебтеула, но и выбросить прочь тело убитого Субедей-багатура тоже не велел.

Вдруг послышался голос хана Гуюка, он явно направлялся к Бату-хану. Не пускать невозможно, но и пустить тоже… Бату сделал жест кебтеулу, и тот, подтянув тело убитого Субедея к стене, быстро накрыл его ковром и встал рядом. Хан кивнул, показывая, что кебтеул все сделал верно.

Так и есть, к шатру подошел Гуюк, предупрежденный доносчиком о том, что Субедей уже у Бату-хана. Не пустить царевича кебтеулы у входа не могли, ведь Бату не запрещал этого. Гуюк-хан шагнул внутрь, старательно переступая порог и наклоняясь, чтобы не задеть головой верх. После солнечного дня внутри казалось темно, несмотря на горевшие светильники. Бату сидел перед столиком с едой, старательно обгрызая мясо с кости. Ближе к углу, у стены, стоял кебтеул. И все, никакого Субедей-багатура в шатре не было. Позади хана согнулся в готовности услужить раб.

Бату медленно поднял глаза на вошедшего царевича:

– Я тебя звал?

– Где Субедей?

– Я тебя звал?! – повторил хан, отшвыривая кость в сторону.

Гуюк смутился, он готов был разорвать обманувшего его доносчика своими руками, опустив голову, царевич уже сделал шаг назад, готовый почти уползти прочь, и тут ему на глаза попалось нечто, заставившее замереть. На ковре валялась черная жемчужина! Гуюк вскинул глаза и встретился с таким жестким взглядом Бату, что обомлел окончательно. Мгновенно осознав опасность для себя лично, царевич согнулся снова:

– Не звал, хан. Прости, что потревожил твой покой.