Читать книгу "Глухомань - Борис Васильев"

Бывшего второго секретаря уже понесло по проторенной тропинке. Он забыл установку, с которой его выпустили лицом к лицу с горожанами, стал бормотать привычное о «происках империалистов», и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы вдруг из репродукторов не грянула знаменитая александровская песня «Вставай, страна огромная…». Правда, без текста, одна музыка, но она напрочь за-глушила запутавшегося оратора и дала ему время опомниться.

Мелодию включили из радиоузла администрации. Причем включили по чьей-то команде и столь своевременно, что мне стало ясно, где в этот момент находился дирижер. Он явно слушал Звонарева, а это значит, что стоял он где-то среди высыпавшей на встречу с народом и чернорубашечниками районной администрации, хотя, конечно же, не в первом ряду.

Так мне показалось. И я даже обрадовался собственной прозорливости и малость возгордился.

Песня без слов звучала недолго — куплет с припевом, а потом оборвалась, поскольку радист явно получил отмашку. За это время бывший второй при первом Спартаке сообразил, что дал маху, заговорив с глухоманцами мертвым языком мертвой советской власти. И заново воспрял духом.

— Лучшие ваши сыновья и дочери — в наших рядах. И я счастлив сообщить вам, что мы все дружно поддержали их инициативу: взять под охрану все рынки и торговые точки нашей родной Глухомани! Смерть чеченским бандитам!..

Последний лозунг как-то не очень вязался со всем предыдущим выступлением, но его вряд ли расслышали те, кто стоял за моей спиной. При известии, что эти крепкие парни в красивой форме берут под охрану рынок, глухоманцы взревели от счастья и восторга. Наконец-то с ними заговорили на их языке, наконец-то вспомнили об их бедах, страхах и отчаянии, наконец-то в гонке за великими свершениями не позабыли о них самих.

А я стал выдираться из восторженной толпы. Я хотел перехватить врача сразу после обхода, но это была формальная причина. А реальная заключалась в параллели меж этим глухоманским восторгом и восторгом пятидесятилетней давности, расстелившим Гитлеру ковровую дорожку к власти.

2

Киму было плохо. Точнее, Киму стало плохо после кратковременной стабилизации, потому что он от кого-то узнал о марше неофашистов. И было ему сейчас так скверно, что я на всякий случай переговорил не только с его палатным доктором и главврачом больницы, но и еще с несколькими врачами с глазу на глаз. Чтобы сравнить, где не знают, а где просто темнят. И общий вывод был таким:

— Москва. Только там еще смогут вытащить, если перевезете очень срочно и очень аккуратно.

Если перевезете… Это ведь тоже примета нового времени. Не «если мы перевезем», а если вы перевезете. Вы, лично. Кому больно, тот и обеспечивает условия спасения своих близких после погрома не только на рынке…

Я позвонил в Москву из кабинета главного врача, чтобы не тревожить Танечку, и узнал главное. Да, все достижимо, господа. Перевезем санитарным самолетом под наблюдением лучших кардиологов, с уколами, лекарствами и капельницами. Да, положим в лучшую клинику и в отдельную палату с постоянно прикрепленной сестрой. Да, гарантируем все средства современной медицины. Только на все, все решительно нужны деньги. Деньги, а не бумажки. То есть у.е. И для нас с Танечкой очень большие у.е., которых у нас, естественно, не было. Да и быть не могло, поскольку на черный день откладывает тот, кто черных дней ожидает, а мы ожидали только дней солнечных.

Но об этом я никому не сказал. Я рассказал, что Ким пока в реанимации и что состояние его соответствует месту нахождения. А Танечка была очень обеспокоена не только Альбертом, но и его семьей, все надежды которой рухнули в одночасье. Однако мне удалось ее отвлечь, Танечка переключилась на иные темы и вдруг вспомнила:

— Ты как-то спрашивал, не знаю ли я какого-то Хромова? Еще сказал, что фамилия у него скрипит, как новые сапоги. Так я вспомнила, где могла слышать эту скрипучую фамилию. Порылась в старых записях на работе и нашла записку Херсона Петровича.

Танечка покопалась в сумочке и протянула мне листочек. На нем рукой моего прежнего заместителя было написано:

«ЕСЛИ ПОЗВОНИТ Т. ХРОМОВ, ПЕРЕДАЙ ЕМУ, ЧТО Я ЖДУ ЕГО ЗВОНКА В ЦЕХЕ ОТПРАВКИ ПРОДУКЦИИ».

Значит, Херсон знал Хромова. Ну и что? Мне тогда было не до этого, я думал, как помочь Киму.

Не могу сказать, что я долго размышлял, как раздобыть денег. Нет, я знал, где их взять еще до звонка в Москву. Я долго колебался, признаюсь. Очень долго и мучительно колебался, но выхода у меня не было. У меня друг умирал.

Я сказал Тане, что прогуляюсь, и с переговорного пункта позвонил по мобильному Юрию Денисовичу Зыкову. К счастью, я не выбросил номера его телефона.

— Вы еще не получили лицензию на охотничий клуб?

Возникла некоторая пауза, после чего Зыков спросил:

— А что, у вас появился товар?

— Кажется, появилась реальная возможность для возобновления наших переговоров.

— Такие дела по телефону не решаются, — с долей укоризны сказал Юрий Денисович. — Если это серьезно, то жду вас завтра в клубе деловых людей. Скажем, в… шесть вечера.

— А где он, этот клуб?

— Господь с вами, друг мой. Там, где мы неоднократно поднимали бокалы.

— В «Озерном»?

— Точно совершенно.

И положил трубку.

А я ощутил неуютное чувство зависимости после этого разговора. Словно Зыков знал, что я согласен на все, потому что мне позарез нужны деньги, и демонстрировал мне это свое знание. Но потом я как-то сумел уговорить самого себя, что просто не люблю, когда собеседник перехватывает инициативу и диктует мне условия. Впрочем, при этом менялась только форма, но это все же примирило меня с жизнью.

Значит, это теперь называется клуб деловых людей. Я угадал не столько название, сколько страсть глухоман-ских нуворишей к словам звонким и как бы определяющим доступ желающих. Простой любитель охоты с ижевкой шестнадцатого калибра даже в охотничий клуб не пойдет, там поди вступительный взнос в десять его зарплат, которых к тому же он и не получает. А про клуб деловых людей и говорить нечего. Туда вон даже Херсону Петровичу с его питейно-закусочным раем «До рассвета» вход заказан.

А мне, как вытекало из слов Зыкова, не заказан. Почему? Старая память о полупатронном-полумакаронном директоре или потенциальный капитал в его руках? Последнее представлялось более вероятным, и я ощутил некую стартовую уверенность в предстоящем мне разговоре.

А утром проснулся и понял, что никакая это не уверенность, а знакомая совковая радость, что начальство меня пригласить не забыло на очередное торжественное меро-приятие. Простая, как лопата, радость, ко рту ее не поднесешь и на вкус не попробуешь. Мне стало совестно до жара, я разозлился и позвонил Зыкову в обеденный перерыв. Сам не знал, зачем звоню, но сказал, что ради уточнения.