Читать книгу "Проводница - Елена Николаевна Ласкарева"

забрали вашего Антошу. Мамочка взяла, по новому адресу повезла… А Ксения и адреса даже не знает, словно и не родная…

Эх, не надо было говорить Ольге, чтоб не уходила. Не надо было просить остаться… Дала слабину, а та и почувствовала… Теперь нарочно все, назло по-своему сделает.

Ксения сняла ватник с рукавицами, а пуховый платок повязала вокруг поясницы В вагоне нещадно дуло из всех щелей, по-хорошему его давно пора было списать, да откуда же новые взять?

Напарница Анна Тихоновна уже подложила в печурку угольные брикеты, их старый вагон топился по-старому, и в рабочем тамбуре хранился уголь для растопки котла. Но тепло все равно выдувало сквозь щели, а угля давали мало — не протопишь как следует, дай бог, чтоб на титан с кипятком хватило.

Ксения заварила чай и, прежде чем начать носить по вагону, налила себе и Анне. Достала из купленного Корешку сладкого подарка две карамельки, он все равно шоколадные больше любит, Ольга избаловала.

Пока отогревались чайком, поезд остановился на станции. По расписанию здесь же должен поравняться с ними их встречный, да что-то запаздывал. Из-за опоздания его подали не на пятый путь, как обычно, а прямо рядом с их поездом, через платформу.

Ксения пила чай и задумчиво смотрела в окно, а Анна, накинув тулупчик, побежала к встречным перекинуться словечком, новости узнать.

Анна волновалась, у нее невестка лежала в больнице, со дня на день должна родить. И Анна с нетерпением ждала внука, и в то же время боялась за невестку, у той почки больные…

Поезд тронулся, и Анна заспешила обратно, тяжело поднялась на ступеньку, закрыла тамбур и вернулась в вагон.

— Ну что? — спросила Ксения, когда напарница налила себе новый стакан чаю. — Родила твоя Катя? Сделала тебя бабкой?

— Ой, мается еще… — вздохнула Анна. — Они вчера из города уехали, не было вестей. Может, сегодня и родила уже?

— А может, завтра, к твоему приезду? — предположила Ксения.

— Хорошо бы… — Анна перевела дыхание. — Ты знаешь, чего они задержались?

— Авария, что ли?

— Нет, на Узловой станции, за Кочубеевской, недалеко от интерната парня убитого нашли. Так переезд перекрыли, следственная бригада работала.

— Какой кошмар! — равнодушно вздохнула Ксения. — По пьянке, что ли?

— Застрелили, говорят… Не местный он, никто не знает. Странно так, зимой в одном свитере… Маша Кузнецова бегала смотреть. Говорит, свитер серый, с голубыми ромбами… и весь в крови… Жуть.

— У моей Ольги такой же, — вспомнила Ксения. — Я ей с Архангельска привозила, теплый, козьей шерсти… — Она горестно подперла щеку рукой. — Вот скажи, Анюта, куда она опять подалась, а? На мать плевать, на сына плевать. Я ж ведь только ради них с Антошей и живу, веришь?

— Да знаю я, — махнула рукой Анна. — Только о них все и разговоры.

— А без них зачем мне жить? Мне без них хоть в петлю лезь. Я вот езжу, зарабатываю, кручусь-верчусь ради себя, что ли? Мне одной много ли надо? Я ведь денег скопила немного… Скажу тебе честно, Анюта, хотела Ольге на мебель дать, как она квартиру купит…

— Вот это ты зря, — осуждающе покачала головой Анна. — Она к тебе так, а ты ей эдак? Не заслужила она.

— Так я же с условием, — улыбнулась Ксения. — Чтоб Антошу она у меня оставила прописанным Я бы на него завещание сделала. Наши дома сносить будут, дадут парню новую квартиру, будет бабку добрым словом вспоминать.

— Так это она тебе такое условие поставить могла, а не ты ей, — удивилась Анна. — Ей же это выгодно. Да мечтать только!

— А! — с досадой ответила Ксения — Ты мою Ольгу не знаешь! Она назло сделает. Пусть как хуже, только назло матери. Без корней она перекати-поле…

* * *

Она рванулась вверх, с силой прошла сквозь черную, тяжелую массу и вылетела наружу Выше, выше, выше… Бескрайняя, ясная синева сияла вокруг. Еще выше — и синева становится пронзительной и какой-то звенящей… Простор. Свобода.

Она глянула вниз и увидела, как по игрушечной, круглой, как мячик, земле ползет тонкой зеленой змейкой поезд…

Как легко подлететь к окну, заглянуть внутрь, увидеть обычное семейство, разложившее на столике жареную курицу с огурцами. Как легко, не спрашивая, понять, что едут они в отпуск и полны радужных предвкушений и надежд. А в другом окне кто-то жарко спорил, до хрипоты, орал и ненавидел, а в третьем молодежь пела песни под гитару…

А в следующем, плацкартном, в углу тамбура стояла перевязанная веревками маленькая елочка с янтарными шишками, от которых по всему тамбуру разносился запах смолы и леса…

Картины чужой жизни оставляли ее равнодушной. Не было никаких чувств, никаких ощущений — просто спокойствие и созерцание.

Она увидела мать, молодую и красивую, и себя крошечной девочкой у нее на коленях, и почему-то сразу поняла мысли Ксении о том, что у ее крошки будет совсем другая судьба. Ксения клялась себе в лепешку разбиться, но не допустить, чтоб Ольга повторяла ее ошибки…

Потом перед глазами возник Гера, который мрачно курил после того, как она сообщила ему о беременности. Он думал о том, как не вовремя это все, как обременительно, и как бы ему половчее вывернуться и смыться… Теперь Ольга понимала, что он не любил ее, но ни обиды, ни злости больше не было. Она смотрела, как льнет к нему молоденькая глупышка Ольга, как надеется на счастье…

И яркий миг счастья встал перед внутренним взором. Миг, когда она в первый раз взяла на руки сморщенное, розовое тельце своего сына. Его младенческий взгляд был по-стариковски мудр, словно он знал нечто такое, что недоступно пониманию его юной мамаши. Его ручки с растопыренными пальчиками, его губки бантиком вызывали в ней такое умиление, что даже было немного стыдно. Он прильнул ротиком к ее груди, нашарил сосок и больно стиснул его деснами. Но это была сладкая боль, которую хотелось терпеть еще и еще…

Корешок… Антоша…

Она камнем упала вниз, метнулась в сторону, прошла сквозь стену интерната и увидела его. Он смотрел прямо на нее и беззвучно шевелил губами. Не вскочил, не бросился навстречу, как всегда.

— Антошенька, сынок, — позвала она. — Ты не забудешь меня?

Но он не услышал. Он взял альбомный лист, положил перед собой, взболтал воду кисточкой и окунул ее в ярко-голубую краску…

А в поле неподалеку двое мужчин стояли над разметавшимся по земле телом. Ольга не испытывала к ним ненависти за то, что они оборвали ее жизнь. Потому что знала, что такая же глупая пуля