Читать книгу "Тайна Девы Марии - Хизер Террелл"

Мара просмотрела остальные документы, надеясь разобраться, откуда взялись эти снимки. Среди прочих бумаг она наткнулась на копию, выданную гильдией Святого Луки, в которой перечислялись члены мастерской ван Маса и Миревелда. В списке стояло имя Питера Стенвика. Вслед за этим шли два официальных документа с именами Йоханнеса Миревелда и Амалии Брехт; из приложенных переводов стало ясно, что это свидетельства о крещении и церковное оглашение вступающих в брак. Под этими документами находилась пачка свидетельств о рождении, включая одно, датированное 1662 годом, судя по которому, у Амалии родился ребенок, также названный Йоханнесом. Последним в пачке лежал листок с грубо нарисованным фамильным древом, заканчивавшимся на Лилиан и уходившим на несколько веков назад, к Амалии Брехт и Йоханнесу Миревелду. Но что все это означало? В голове у Мары зазвенело, воображение начало выстраивать историю «Куколки», до которой докопалась Лилиан.

Маре показалось, что Лилиан удалось восстановить истинные события, приведшие к созданию «Куколки». Она открыла тайну любви между двумя молодыми людьми, которые никак не подходили друг другу, — католиком живописцем Йоханнесом Миревелдом и его недосягаемой моделью, аристократкой Амалией Брехт, — и надежды, которые они питали о совместном будущем. А еще она обнаружила плод этого союза: ребенка, Йоханнеса, дальнего предка Лилиан.

Мара предположила, что двойная иконография «Куколки», обнаруженная Лилиан — очевидный символизм католического спасения и замаскированное изображение возлюбленных, — могла иметь гораздо более глубокий смысл, чем замысел самого художника. Лилиан выявила то, что символизм картины неотделим от ее истории. Мара представила себе, как отец Амалии, бургомистр Брехт, каким-то образом узнал о «Куколке» с его двойным смыслом и отправил картину в ссылку — в дом своего друга кальвиниста Якоба ван Динтера, лишив заказчиков, иезуитов, их шедевра на несколько веков. Возможно, заодно он предал обструкции и мастера Йоханнеса Миревелда. Мара предположила, что Миревелд, как и полотно «Куколка», вновь привлек к себе внимание только благодаря аукциону Стенвика, когда были обнаружены картины Миревелда, собранные и хранимые Питером Стенвиком после смерти Йоханнеса, вероятно, в знак уважения к мастеру. А еще Мара считала, что судьба «Куколки» была предопределена ее религиозным смыслом: картину приобрел Эрих Баум и сделал объектом своего личного почитания; ее отвергли нацисты из-за католической теологии; потом нашли иезуиты и вернули себе давно потерянное сокровище; и, наконец, она вернулась к Хильде Баум в память о покойном отце.

Мара долго нежилась в кресле, размышляя о судьбах участников всей этой истории. Теперь, после открытий Лилиан, она с трудом оценивала юридическую сторону вопроса: кто же на самом деле полноправный владелец картины, — но решила, что это неважно. Лилиан, потомок злосчастных возлюбленных и в определенном смысле законная владелица картины, наверняка одобрила бы такой исход. Оторвавшись от размышлений, Мара потянулась к своей сумке за письмом Лилиан. Ее глаза выхватили последние строки письма, которые она перечитывала вновь и вновь:

«Мара, оставляю вас не с моим напутствием, а с напутствием Эмили Дикинсон, моего любимого поэта. Не знаю лучшего способа убедить вас принять наследство, которое я вам завещаю.

Мы не знаем, как высоки,

Пока не встаем во весь рост, —

Тогда — если мы верны чертежу —

Головой достаем до звезд.

Обиходным бы стал Героизм

О котором Саги поем, —

Но мы сами ужимаем размер

Из страха стать Королем».[11]

Мара поняла, что она теперь сделает. Она встанет во весь рост. Она позволит «Куколке» скользить на освобожденных из кокона крыльях к собственному неопределенному будущему, но пока придержит остальные картины Штрассера. Каждая из них имела свою историю, более сложную и многослойную, чем мог рассказать ее провенанс, — историю страстей, надежд и мечтаний художника, модели, покровителя и владельцев. Мара займется тем, что выяснит происхождение всех картин, свяжет их с прошлым, чтобы вернуть украденные у них судьбы. Подобно святому Петру с гравюр Майкла, которому было завещано: «И что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Она свяжет их будущее с прошлым.

36

Харлем, 1662 год

Бургомистр ловит на себе любопытные взгляды. Он часто замечает, как его единственная дочь, самая ценная собственность, пропадает куда-то, а если появляется, то ходит как во сне. И все же он не верит, что она способна на предательство.

Ему не хочется принимать незваного визитера, но он понимает, что должен. Это нужно сделать, если его заботит душа дочери; он должен удостовериться в ее невиновности, а если нет — то он защитит ее от дальнейшего греха. Бургомистр дает знак слуге, чтобы тот впустил гостя.

— Принес доказательства? — начинает он без обычного обмена любезностями, в которых нет необходимости.

— Принес. Мы достигли согласия?

— Да.

Человек вручает ему запечатанный конверт.

Бургомистр поддевает восковую печать ножом для бумаги с усыпанной каменьями рукоятью. На пол выпадают два обтрепанных документа. Бургомистр наклоняется, чтобы подобрать смятые листки. Внимательно их изучает: свидетельство о крещении и церковное оглашение вступающих в брак. Он поднимает глаза на гостя.

— Как насчет той еретической картины, на которой моя дочь изображена в виде Девы Марии?

— Вы не погубите его, сохраните мастерскую? Вы не расскажете ему о нашем соглашении?

Бургомистра не заботит судьба Йоханнеса: жив тот или мертв, ему все равно. Он думает о спасении дочери, как сам его понимает. Итак, ей суждено отправиться к тому, кто дал на торгах наивысшую цену, богатому землевладельцу-кальвинисту, до поместья которого ехать добрых четыре дня.

— Мы уже договорились об этом, Питер Стенвик. Я человек слова. Итак, расскажи мне о «Куколке».

Йоханнес мчится во весь опор по грязной тропе, но все равно опаздывает на свидание. Его задержал дождь. Корзинка в руках переполнена всевозможными яствами для пикника, и он улыбается от мысли, как Амалия обрадуется, увидев все это богатство. Они устроят пиршество на двоих в этот особый день, день их свадьбы.

Амбар пуст. Йоханнес ждет, полагая, что дождь и ее задержал. Проходит какое-то время, и он бежит обратно в мастерскую. У них осталось всего несколько минут, прежде чем в церкви зачитают оглашение и они пойдут к алтарю. Йоханнес надеется, что она ждет его там, скрываясь от дождя.

На крыльце сидит Питер. Он встает и хочет удержать Йоханнеса, не пустить его в дом. Йоханнес отталкивает друга на мокрую землю и влетает в дом, ничего не замечая — ни разбитой посуды на кухне, ни разбросанных красок, ни изрезанных холстов.

— Питер Стенвик, что ты натворил? — кричит он, интуиция подсказывает, кого нужно винить.