Читать книгу "От Москвы до Берлина - Лев Абрамович Кассиль"

к кухне, накормили, приласкали, и он так и прижился в роте.

Долгое время солдаты называли щенка как кому вздумается. Безымянный пес, заслышав перезвон котелков, стремглав бросался к кухне, усаживался в сторонке и терпеливо ждал, пока растает веселая очередь и повар вывалит на какую-нибудь дощечку или просто в снег добрую порцию пшенной каши с мясными консервами.

Однажды в обеденный час пришел командир взвода лейтенант Чемерис, высокий, плечистый, с рыжеватым чубом, выпиравшим из-под серой ушанки.

Ремень со звездной латунной пряжкой перетягивал зеленый ватный костюм, сбоку плотно прилегал пистолет в коричневой кобуре.

— А этого сапера почему не кормят? — весело спросил Чемерис.

Все рассмеялись и принялись наперебой звать пушистого щенка: «Сапер, давай в очередь», «Тащи котелок, Сапер!».

— Где его посудина? — обратился Чемерис к повару.

Аплачкин развел руками:

— Нету. Да и не полагается — не полагается возить при кухне собачью миску.

— Не полагается? Ну что ж, сам буду носить, — сказал Чемерис и поставил перед черным влажным носом овчарки свой круглый котелок. — Кушай, Сапер!

С той поры за собакой и закрепилась кличка Сапер, а лейтенант Чемерис стал ее признанным хозяином.

Сапер ходил за Чемерисом повсюду, спал в его землянке и вместо ординарца выполнял мелкие поручения: подавал сапоги, которые Чемерис по укоренившейся привычке сбрасывал с ног в разные стороны, носил газеты, а потом и письма. Стоило в расположении роты появиться почтальону, как Сапер низкой, стелющейся рысью бросался к нему навстречу и, нетерпеливо поводя вытянутой мордой, ждал письма для своего хозяина. Почтальон, требовавший от счастливых адресатов: «А ну, дайно кусочек самодеятельности!» — заставлял и Сапера отрывать от земли передние лапы, когда на имя лейтенанта Чемериса приходило письмо.

Чемерис уже командовал ротой, когда Сапер стал все реже и реже приносить белые конверты. Что уж там случилось в тылу — неизвестно, но переписка и вовсе оборвалась. Напрасно огромная рыжая овчарка с белыми пятнами на груди и лапах вытягивала свое сухое мускулистое тело, просяще и тоскливо заглядывая в лицо почтальону.

— Нэма капитану, Сапер, нэма ничего, — печально говорил почтальон.

И Сапер, опустив пушистый, чуть изогнутый хвост, возвращался ни с чем и молча укладывался у ног хозяина.

— Забыли нас, Сапер, а? — спрашивал Чемерис и, размеренно поглаживая крупную голову овчарки, приговаривал: — Ничего, Сапер, будет и на нашей улице праздник.

Но, видимо, капитан Чемерис и сам не верил в свои слова.

И все же праздник наступил, но лишь для Сапера. Это произошло зимой, в феврале, в районе Витебска. Рота Чемериса восстанавливала поврежденное артиллерийским обстрелом минное поле перед нашим передним краем. Дивизия занимала оборону в небольшом районе, прозванном солдатами «чертовым мешком». День и ночь среди голых, изрытых окопами высот и в топкой низине с поредевшей, иссеченной и изрубленной рощицей рвались снаряды и тяжелые мины.

Капитан Чемерис с солдатами работал на нейтральной полосе. Сапер, по обыкновению, ожидал своего хозяина в первой траншее, примостившись рядом с наблюдателем, солдатом Расторгуевым. (Расторгуев страдал ревматизмом и не мог ходить на задания.)

В четыре часа утра пришел повар, ефрейтор Аплачкин. Он и в окопе держал себя, как некогда у раскаленной плиты, — откинув назад поднятую голову. Аплачкин сбросил с плеч термос с горячим чаем и, тяжело отдуваясь, стал свертывать цигарку.

— Почта так и не приходила? — спросил Расторгуев.

— Принес, — ответил, придыхая, Аплачкин и достал из-за пазухи тощую пачку конвертов.

Овчарка подняла голову и уставилась на Аллачкина.

— Есть, — успокоил тот. — И капитану нашему, Чемерису, есть.

Услышав знакомое имя, Сапер нетерпеливо толкнул носом в грудь сидевшего на корточках Аллачкина. Тот опрокинулся на спину.

— Обалдел, что ли?! — разозлился Аллачкин.

Но Сапер продолжал наступать молча, без единого звука, только обнажив острые клыки. Хвост поднялся и загнулся кверху.

— Будь ты неладен!.. — выругался Аплачкин и, перебрав пачку, протянул письмо.

Сапер мягко схватил конверт и легким прыжком вскочил на бруствер.

— Куда?! — опомнился Аплачкин, но Сапер уже исчез в темноте.

— Эх, Ефим Михайлович, — в сердцах сказал Расторгуев, — загубили вы Сапера, подорвется он. Мин тут, наших и германских, как пшена в вашем рататуе.

Но Сапер, продвигаясь по следу хозяина, благополучно миновал все опасности. Там, где след превращался в сплошную борозду, Сапер прижимался и полз.

Чемериса неожиданно ударили по ноге, и он оглянулся. Позади темнела огромная голова с острыми ушами. Два мерцающих глаза и что-то белое, плоское. Чемерис сразу понял, в чем дело, и, притянув к себе голову овчарки, шепнул в самое ухо:

— Дай.

Чемерис на ощупь убедился, что в руках у него толстое письмо, и спрятал его через отворот полушубка в гимнастерку. «Дорогой ты мой Сапер! — ласково подумал Чемерис. — Спасибо тебе». И жестом приказал: «Назад, место!»

— Ползет кто-то, — предупредил Расторгуев.

Аплачкин встал рядом и тоже всмотрелся в темень. Наконец и он разглядел что-то черное, быстро выраставшее на светлом снежном настиле. Вот вспыхнули и снова погасли два огонька. «Сапер!» — облегченно вздохнули оба солдата. Через минуту Сапер сидел рядом, высунув трепещущий язык.

— Вот сукин сын! — беззлобно выругал Сапера Аплачкин и погладил жесткую шерсть на холке.

Овчарка, чувствуя недавнюю вину, разрешила приласкать себя, затем улеглась и зажмурила глаза.

Прошло с полчаса, когда Сапер вдруг встрепенулся и завилял хвостом.

— Наши идут, — уверенно сказал Расторгуев.

Самодельная жестяная кружка из консервной банки давно перестала дымиться в ногах капитана Чемериса, а он, привалившись к мерзлой глине окопа, прикрыв полой измазанного полушубка желтый свет фонарика, все читал и перечитывал длинное, самое длинное за всю войну письмо.

Сапер преданно и довольно следил за хозяином, ожидая заслуженной благодарности. Он несколько раз тронул лапой сапог, пока Чемерис не обратил на него внимание.

— Хорошо, Сапер. Хорошо…

И Чемерис погладил массивную голову Сапера.

Оттаяли мерзлые комки на брустверах траншей, отшумели под солдатскими сапогами весенние потоки, высохли раздавленные гусеницами и колесами фронтовые дороги. Остались позади белорусские леса и болота, отпылили литовские тракты. И снова наступила зима, но уже прусская: теплая и мокрая. Гитлеровцы держались за свои фамильные фольварки, [20] остроконечные кирхи [21] и охотничьи угодья. Они опоясались многопольными рядами колючей проволоки и густо засеянными минными полями.

Рота капитана Чемериса получила приказ сделать несколько проходов во всю глубину нейтральной полосы — от своих траншей к немецким.

За час до полуночи саперы один за другим перевалились через бруствер и бесшумно поползли вперед. Ушел с ними и Чемерис. Сапер остался в траншее, чутко прислушиваясь к фронтовой ночи.

То и дело взлетали ракеты, проплывали изогнутые трассы разноцветных угольков пулеметных очередей, выли и с треском