Читать книгу "Башмаки на флагах. Том 2. Агнес - Борис Вячеславович Конофальский"

на него зло. Губки поджала свои.

— Карл войско выводит послезавтра, но я поеду пораньше, — объясняет он. — В Ланне дела есть.

Лучше бы этого он не говорил. Лицо красавицы тут же начинает меняться. Нос заостряется, углы губ теперь опускаются, глаза на мокром месте. Даже некрасивой стала. Но всё молчит.

— Тут сто золотых… — продолжает Волков, стягивая второй сапог. — Это вам, если не вернусь. Вернусь, так заберу обратно, не тратьте. — Чуть подумав он добавляет: — Если не вернусь, с Ёганом дружите, человек он хороший.

И она вдруг потянула к нему свои руки в веснушках, их по весне по всему её телу много. Гладит его по плечам и, тихо подскуливая, со слезами в голосе, говорит, первый раз, кажется, обращаясь к нему на «ты»:

— Не уезжай. Прошу…

А Волков взбесился:

«Дура, чего скулишь, хоронишь раньше времени чего? Никогда меня не провожали бабьим воем, некому было, так всегда живым возвращался».

Но злобу свою он подавил и отвечал ей сдержано:

— Ремеслу я обучен воинскому, другого не знаю. Как иначе на хлеб нам зарабатывать?

— А поместье, — уже рыдает во голос Бригитт, — с поместья жить будем.

— Поместье едва четверть наших трат покрывает; всё, на что мы живём, так это либо прежние заработки, либо серебро с войны. — Он пытается шутить: — Да и не подарят нам кареты больше, если я воевать престану.

— Продай её, в простой телеге с периной, если надо будет, поеду.

Волков мрачнеет, не получаются у него шутки, он говорит строго:

— Слёзы напрасны ваши, а разговор пустой, завтра поутру я выезжаю в полк, а оттуда в Ланн. Дело решённое.

Она кидается его обнимать, прижимается к нему, и он чувствует её слёзы на своём лице.

Ещё хуже вышло с женой. Рыдала Элеонора Августа фон Эшбахт громче, чем госпожа Ланге. Бригитт сидела за столом с опухшим лицом, Волков спал, он всегда спал крепко, но ему казалось, что она так до утра и плакала рядом. А жена же, увидав кошелёк с золотом, сначала схватила его, а как поняла, о чём идёт речь, так завела плач. И плакала, как казалось Волкову, честно. Откуда только такая любовь к нелюбимому мужу взялась. Радовалась бы, что постылый уезжает и может не вернуться. Так нет, рыдает. Монахиня ей капли у брата Ипполита успокаивающие просила и опять же с укоризной на Волкова смотрела: ты, мол, виноват. Вон как над женой измываешься. Так и ел он свой завтрак под бабьи слёзы и под молчаливые укоры.

Максимилиан, Увалень и братья Фейлинги собирались с ним в дорогу. Большую свиту он решил не брать, дорого. Пусть остальные с войском идут.

А тут входит Увалень и говорит:

— Капитан Брюнхвальд спрашивает, примете ли его?

Волков удивился; думал, что Карл, переправляет людей на тот берег. И просил Увальня капитана звать.

А тот был не один. Приволок какого-то рыдающего мерзавца, вида не мужицкого.

— Купчишка? — спросил Волков у Брюнхвальда.

— Купчишка. Подлец, Виллем Кройцфер из Маленсдорфа, — отвечал Карл. — Хотел его лупить палкой, но подумал, что вы в таком деле более сведущи.

— В деле избиения купчишек палками? — уточнил кавалер. Признаться он был рад, что пришёл Брюнхвальд и избавил его от слёз жены и тоски подруги.

— Да нет же, — Карл подволок человека ближе к кавалеру. — Говори, подлец.

— Что говорить? — хныкал тот.

— Что мне говорил, говори полковнику, — Карл Брюнхвальд сунул человеку кулак в бок.

— Ой, — ещё больше хныкал тот. Волков заметил, что человек, судя по одежде, не беден. И туфли у него недёшевы, и кафтан недёшев.

— Карл, объясните сами, в чём дело.

И жена, и Бригитт, и монахиня, и брат Ипполит — все с интересом смотрели на пришедших, даже плакать женщины престали.

— Этот мерзавец приходил ко мне.

— Так.

— Покупал сыр.

— Прекрасно.

— По хорошей цене, не жадничал, — продолжал капитан-лейтенант.

— И?

— А сегодня завёл со мной странный разговор.

— Какой же, Карл?

— Мнётся мерзавец и говорит мне: а не хотите ли, господин капитан, послужить одной влиятельной особе. Я удивлён и говорю ему: к чему же мне служить какой-то влиятельной особе, если у меня уже есть служба. А этот мерзавец, вы бы послушали, его кавалер, так мне и заявляет: а ваша новая служба никак вашей старой службе не помешает, а даже наоборот.

Брюнхвальд приблизил своё возмущённое лицо к лицу Волкова, чтобы тот лучше прочувствовало всю мерзость предложения.

— Наоборот, говорит! Я говорю: это как? А он мне: одна влиятельная особа желает, чтобы вы служили ей, находясь на своём месте.

Тут всё благодушие Волкова как рукой сняло, он начал понимать, о чём идёт речь, и, сразу оглядев обеденную и увидав там всех ненужных для такого разговора людей, сказал коротко, указав на купчишку пальцем:

— Максимилиан, Увалень, на двор подлеца.

И как только люди его схватили несчастного и поволокли прочь, сам встал и пошёл за ними. Брюнхвальд шёл следом.

Бросили наземь за конюшней, там было тихо, забор да стена, никаких лишних глаз. А мужичонка, на земле валяясь, беду почуял, стал плакать. Волков скривился — вот только этих слёз ему за утро и за ночь не хватало.

— Хватит, — говорит он, — хватит рыдать. А ну отвечай, что это за влиятельная особа тебя прислала моего капитана подкупать?

Купец всхлипывает, собирается сказать, да не может из-за волнения.

— Говори, дурак, не то палача позову, так ему скажешь, — неторопливо говорит кавалер.

— То… То… — купчишка замолкает.

— Я и сам знаю, — продолжает Волков. — То фон Мален. Граф здешний, так?

Купчишка, к его удивлению, затряс головой: нет, не так.

— А кто же? — удивляется кавалер.

— Фон Эдель, — наконец произносит купец.

— Ну, конечно, Эдель, сам граф такой грязью не занимается, слишком высокая персона, но от того хрен редьки не слаще, — произносит кавалер. — А сколько же фон Эдель велел предложить денег моему лейтенанту?

— Пятьдесят, — почти сразу ответил купец, успокоенный тоном Волкова.

— Пятьдесят чего?

— Талеров, — продолжает мужик.

— Талеров? — Волков кривится. Смотрит на Брюнхвальда. — За такую сумму я бы оскорбился, Карл. Пятьдесят талеров — это не всякому сержанту вдоволь будет.

Карл Брюнхвальд так и сделал:

— Сволочь! — Карл наклоняется и бьёт кулаком купца в ухо. — И в правду обидно, всю жизнь на службе — и вот так вот оценили меня. Пятьдесят монет! — Он опять бьёт купца. А потом говорит Волкову: — Повесьте, господин Эшбахт, его на вашей новой прекрасной виселице, рядом с тем ублюдком, что уже там висит.

— Кстати, его надобно уже снять, — вспомнил кавалер, — не вспомнишь сам, так никто и не вспомнит. —