Читать книгу "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922 - Александр Геннадьевич Зорихин"

Цзиань, Хуаньжэнь, Куаньдянь и Люхэ, Маяхара завербовал секретаря администрации уезда Цзиань, однако последний 23 августа 1922 г. по доносу коллег был арестован китайской полицией. Хотя обыск в доме секретаря не позволил уличить его в связях с японской разведкой, Маяхара был вынужден бежать на корейскую территорию602.

Весной 1921 г. в связи с расширением деятельности ЯВМ в Никольск-Уссурийском Корейская армия отозвала оттуда своего резидента, договорившись с командованием Владивостокской экспедиционной армии о получении копий всех донесений этого разведоргана. Активное использование аппарата никольск-уссурийской, владивостокской и харбинской ЯВМ для сбора данных на территории Южно-Уссурийского края при отсутствии там собственных постоянно действующих разведывательных органов стало характерной чертой в деятельности Корейской армии в России в 1921 – первой половине 1922 г.

При этом армия периодически отправляла в краткосрочные командировки в район реки Туманган – Никольск-Уссурийский своих офицеров топографической и агентурной разведки для получения оперативной информации о связях корейских революционеров с Приморской революционной армией и освещения социально-экономической обстановки в регионе603.

Повышенный интерес армейской разведки к революционному движению в Приморье объяснялся активным использованием территории России корейскими повстанцами в качестве опорной базы для переброски оружия и людей в Северную Маньчжурию и Корею604. Штаб Корейской армии, в частности, отмечал в разведывательной сводке от 6 марта 1920 г.: «Усиление большевистских элементов в результате политических изменений в Сибири воодушевило корейских экстремистов. Это правда, что многие из них пришли из России в Цзяньдао с оружием, которое сейчас более доступно, чем раньше. Не будет ошибочным утверждение, что ситуация стала куда серьезнее, чем в октябре прошлого года, когда распространялись слухи о якобы предстоящем вооруженном вторжении в Корею»605.

В течение 1920–1921 гг. Корейская армия методично накапливала информацию о связях корейской диаспоры в Приморье с большевиками, получая большой объем данных от собственных разведорганов в Цзяньдао, а также от ЯВМ Квантунской и Владивостокской экспедиционной армий. Итогом этой работы стал подготовленный штабным управлением армии 8 июня 1921 г. 27-страничный обзор «Связи корейских повстанцев с экстремистами», в котором анализировались основные тенденции и перспективы развития корейского революционного движения в Маньчжурии, Приморье и Приамурье.

Оценивая причины сближения корейских повстанцев с большевиками, армейская разведка называла среди ключевых факторов расчет корейцев на получение военной помощи от большевиков и совпадение их взглядов на Японию как на препятствие на пути к достижению целей.

По мнению армии, взаимодействие корейских повстанцев и большевиков началось вскоре после падения Омского правительства, когда примерно 200 корейцев в составе полуторатысячной революционной армии А.Ф. Андреева захватили Никольск-Уссурийский. Советско-корейские связи еще более укрепились после того, как в феврале 1920 г. там открылась генеральная ассамблея Корейской социалистической партии и началась вербовка корейских граждан для службы в красноармейских частях.

После событий 4–5 апреля 1920 г. основные силы корейских повстанцев переместились из Приморья в полосу КВЖД в Северной Маньчжурии и в Приамурье, куда бежал лидер никольск-уссурийских корейцев Мун Чханбом. Штаб армии оценивал численность корейских революционных отрядов в Приамурье и на Сахалине примерно в 2000 человек, и еще 1000 повстанцев, по данным армейской разведки, находились в районе Иман – Мишань – Нингута606.

Разведывательные органы Корейской армии отводили роль мозгового центра корейского повстанческого движения на Дальнем Востоке находившимся в Благовещенске Мун Чхан-бому и Хон Бомдо, признавая маловероятной перспективу смещения руководящего ядра корейского сопротивления в Читу. В других районах компактного проживания корейцев – Цзяньдао, Хуньчуне, Южной Маньчжурии и Шанхае – армейская разведка не отмечала признаков повышенной активности корейских революционеров, но обращала внимание военного министерства и Генерального штаба на интенсивную пропаганду находившихся там эмиссаров правительства ДВР. В целом, по мнению штаба армии, произошедшее в 1921 г. укрепление позиций правительства ДВР должно было в ближайшее время вызвать подъем революционного движения в Цзяньдао и спровоцировать беспорядки в Южной Маньчжурии и Корее607.

Деятельность разведорганов Корейской армии находилась под пристальным вниманием военного министерства Японии. 15 сентября 1921 г. заместитель военного министра генерал-лейтенант Оно Минобу потребовал от начальника штаба армии генерал-майора Ясумицу Кинъити ужесточить контроль за работой резидентуры в Яньцзи и направить туда компетентных в вопросах разведки офицеров. Причиной недовольства военного ведомства стали действия сотрудников резидентуры, которые, поддавшись в начале сентября панике жителей Хуньчуня и пользуясь недостоверными данными, проинформировали штаб армии о предполагаемом налете на город отряда хунхузов608.

Несмотря на попытки командования Корейской армии оправдать действия своих офицеров реально существовавшей угрозой захвата Хуньчуня бандитами, 24 сентября 1921 г. начальник штаба объединения был вынужден проинформировать военное министерство о сокращении штатов резидентуры в Яньцзи, замене ее прежнего руководителя полковником Монай Нобутанэ и произведенной перестановке сотрудников – лейтенанты Хаяма Ёсиро и Миягава Хироюки переводились в Яньцзи, капитан Сакана Котаро направлялся в Лунцзин, а капитаны Комияма Кёдзо и Ода Сёити остались в Хуньчуне609.

Провал японской политики интервеции на советском Дальнем Востоке привел к однозначной переориентации развернутого на территории современного Яньбянь-Корейского автономного округа Китая разведывательного аппарата Корейской армии на сбор агентурных сведений о военно-политической и экономической обстановке на юге Приморья. Корейская тематика отошла на второй план, уступив место задачам отслеживания мероприятий органов советской власти по укреплению обороноспособности Приморского края.

Смена приоритетов в работе армейской разведки произошла после того, как 23 июня 1922 г. кабинет министров Японии принял решение о выводе Владивостокской экспедиционной армии с территории ДВР. Тогда же для перевода агентурной работы на юге Приморья на нелегальные рельсы во Владивосток прибыл сотрудник Разведуправления Генштаба капитан Мацуи Такуро. Спустя четыре месяца Мацуи был прикомандирован к штабному управлению Корейской армии и стал ее легальным резидентом во Владивостоке.

Официально Мацуи находился в порту для изучения русского языка, знакомства с политической ситуацией в Советской России и урегулирования не решенных после ухода японских частей из Приморья военных вопросов. Командование НРА ДВР согласилось на его пребывание во Владивостоке, но поставило перед Мацуи три условия: находиться в городе как частное лицо, не носить японскую военную форму и не участвовать в заговорщицкой деятельности антисоветских элементов610. Кроме резидента в состав его группы входили связной Хираи Сэйкити и переводчик Мита Гакаку, контактировавшие примерно с 30 агентами. Для передачи собранной информации Мацуи использовал каналы радиосвязи стоявшего на рейде Владивостока крейсера «Ниссин» и почтовую линию японского генерального консульства611. Заботясь о безопасности резидента, 25 октября 1922 г. военное министерство запросило у военно-морского министерства санкцию на предоставление Мацуи в случае необходимости убежища на борту «Ниссина», на что 2 ноября получило добро612.

В 1922–1924 гг. владивостокская резидентура систематически собирала в Приморье и Приамурье разведывательную информацию военного, социально-экономического и политического характера. Поступавшие от Мацуи данные носили разнообразный характер. Так, 2 апреля 1923 г. он