Читать книгу "Замужем за Черным Властелином, или Божественные каникулы - Марина Рыбицкая"

Пока мы, бурча и покряхтывая, вставали и переглядывались, обещая певцу все прелести «ласковой» жизни словами и взглядами, снаружи раздался шум и наш солист заткнулся.

— Не иначе как мужики проснулись, — тихо хмыкнул Кондрад. — Довел он их, бога уже не боятся.

Но мы немного ошиблись в личностях. Выглянув из палатки, мы узрели Сухлика, примотанного к березе мужиками из партии Белой Руки, которые, пыхтя, запихивали богу в рот портянку.

Один из радетелей за тишину повернулся к нам и с непосредственной детской улыбкой сообщил:

— Вы уж нас простите, но ваш менестрель нам все похмелье изгадил!

— Ничего-ничего, — закивали мы. — Располагайте им и пользуйтесь на здоровье! — и ушли, довольные, спать.

Больше Сухлик серенад не пел и по ночам вокруг палаток не шастал.

Стоговой каждое утро просыпался в волосах у Клены. Она просыпалась у меня под боком, яростно отбрасываемая разъяренными детишками.

Это вообще отдельная песня.

У нас все интересные события происходили всегда по ночам. Мы днем никак не могли разобраться: кто кого любит и кто с кем должен спать, поэтому на «угадайку» оставалось темное время суток.

Только закроешь глаза и провалишься в сон, как тебя — бац! — и разбудят. Особенно меня нравилось будить кикиморчатам. Но в последнее время детишки проявляли милосердие и обходились своими силами и подручными средствами.

Средства, как упоминалось, были подручными и не всегда безопасными. Когда меня заминировали птичьими яйцами и бомбочками с тухлой болотной водой, мое терпение шептало мне «прощай», но еще оставалось при мне. Когда меня замаскировали еловыми ветками и обмазали сверху глиной для надежности — терпение уже орало «Покеда навеки!» и собирало манатки. Но когда детишки собрали со всего лагеря оружие и устроили загон русалки, метая в нее острые предметы, я нашел у себя прядь седых волос. А матерному лексикону Кондрада научились все окрестные звери!

Кондрад… Зять, по-моему, не спал вовсе, разъедаемый тревогой и сомнениями. Я лично, наоборот, спал больше обычного. Даже когда шел или ел — и тогда спал!

Словом, чудесное времяпровождение эти туры по болотам! И достопримечательностей валом — не унести! Для экзотики — вечно мокрые ботинки и сапоги, сырые спальники и палатки, холодина, трясина, проснувшееся комарье и мошки, гадюки и нечисть, как магнитом притягиваемая к злосчастным подковам.

Вы думали, здесь только кикиморы и лесовики Белой Руки живут? Ага! Мы тоже так поначалу думали! Нас переубедили!

Во время лесного пробега мы успели познакомиться с бенни, маньяками, ырками и укрутами. И уборами — о как!

Самые относительно безобидные — бенни. Говорят, они родственницы баньши. Еще их называют «прачками у ручья», потому что они якобы стирают окровавленные одежды тех, кому предстоит умереть. Ходят они в зеленом; ноги, как у гусей, — красные и с перепонками. Судя по рассказам у костра, эти дамы — воплощенные жертвы местных акушерства и гинекологии. Духи смертных женщин, умерших родами. И не знать бенни покоя, пока не выполнят три таинственных, известных только им условия.

Вообще-то они, словно шотландские баньши, пророчат смерть, но, как вы понимаете, человека двадцать первого века напугать стопкой обрызганного красной краской нательного белья нереально. А уж для врача или обычной женщины и вовсе рядовое явление. Даже наши солдаты и те не испугались! Девушкам надо идти на курсы повышения квалификации. Наша Клена на них только зашипела — бенни сгинули, как и не было.

— И не очень-то хотелось! — Сизой дымкой растаяло в вечернем воздухе, оставляя после себя огромную стопку чистого белья.

Мужикам так понравилось, что они очень долго зазывали бенни заходить на огонек и постирать еще чего-нибудь. Богуш для такого дела соглашался расстаться с прошлогодними портянками и нательной рубахой, сшитой его мамой на двадцатилетие сыночка. А мне казалось, ему около сорока…

И если вы думаете, что маньяки — это мужики с бензопилами или ночные душители, — вам наврали! Маньяки — призраки, которые носятся по ночам в виде падающей звезды, а днем пристают к женщинам на покосе! Ну насчет женщин и покоса маньяки в нашем случае сильно погорячились. Потом долго удирали от разъяренной арианэ, а она «косила» их градом размером с телячью голову, ругаясь на своем шипящем диалекте. Впрочем, туда и нормальные слова иногда попадали… нецензурные. Теперь лексикон обогатился и у насекомых тоже.

Ырки и укруты[18]— пат и паташонок. Одно огромное и лохматое, второе — мелкое и голодное. Правда, кто из них кто — я запутался. Оба противно воют и привыкли, что их местные боятся до смерти. Ну так вот: забоялись нас! Они! Свет моего подсевшего айфона в сумерках напугал их даже гораздо больше священной ярости ведуна или присутствия Сушняк… Сухлика. А потом я изобразил арию Витаса, и нечисть бежала с позором, даже не попробовав повторить.

Уборы… о-о-о! Уборы выползли напоследок. Их уже забоялся я. Но не совсем по той причине, что остальные! Уборы — дневные вампиры, немертвые, которые не получают крови, потому что слишком слабы. Жрут навоз и падаль. Теперь понятно, почему я кинулся от них удирать? Ходячая страшилка для любого врача, воплощенная антисанитария — истощенные тела, распространяющие по округе невыносимую вонь! Уфф… хорошо, что я не хирург. И не терапевт! Таких красавцев-бомжей мне лечить не приходилось.

И опять на помощь пришла арианэ. Пара уверенных взмахов руки — и наших вампиров смыло! Куда? Сказать затрудняюсь. Куда-то… Ручеек превратился в стрелу воды, и вонючек унесло в постирку. Аут. Умница девочка, в медицине главное — гигиена!

И опять по болоту: чавк-чавк! Хрусь! Плюх! Ой! (Это я тону в грязи!) Шмяк! (Это меня вытащили.) Чавк-чавк! «Папа, хотим кушать! Папа, не хотим мыть руки! Папа, хотим писать! Папа, расскажи сказку! Тетя — бяка!» И так по кругу, с утра до ночи. Прочавкав четыре дня, на пятый героические Сусанины… ой, то есть трио Сухлик с ведуном и кузнецом вывели нашу спасательную экспедицию к лошадям у леса.

Кузнец сразу распрощался с нами и чуть ли не бегом припустил обратно, шепча благодарные молитвы. Ха! Ранимый какой попался! А мы, между прочим, и к святилищу с приключениями добирались, и обратно! И никто молитвы непрестанно не шепчет и с пол пути не сбегает!

Я, мокрый и голодный, с протяжным стоном снял ребятню и рюкзак с закорка и свалился наземь. Привал.

— Папа, хотим пить!

Совершенно обессиленный, с трудом собрал остатки мужества, напоил ребятишек и в практически бессознательном состоянии флегматично наблюдал за очередным грандиозным сражением между русалкой и мальками.