Читать книгу "Подчинённая. Дилогия - Патрисия Грей"

А может в том, что по сути мысленно согласилась на аборт, чтобы спасти маму?

Или в том, что не извинившись за плевок, попросила Руслана о помощи?

Осмысливая всё это, у меня создаётся впечатление, что я накосячила едва ли не везде. А как так получилось, я не понимаю. Всё, чего я хотела — это любви и получения возможности финансово встать на ноги.

А по итогам — у меня нет ни того, ни другого.

Пора посмотреть правде в глаза.

Я — безработная, беременная любовница мужчины, который мне лгал, и от которого я очень сильно завишу. И сегодня он приедет и мы подпишем договор. Договор, согласно которому я, потеряв даже подобие независимости, стану принадлежать ему на его условиях. Жёстких, и на мой взгляд, несправедливых. А в ином случае я могу катиться ко всем чертям. Вот такая "любовь"…

Всё могло быть не так…

Совсем недавно он называл меня "любимой". А теперь даже по имени старается не называть.

Мне вдруг вспоминается недавний разговор с Илонкой на автобусной площадке и в автобусе. И плохо скрытая зависть в её глазах, хотя я старалась не хвастать. И для самой себя я выгляжу такой дурой…

Недели не прошло, а так жёстко всё изменилось.

Интересно одно. Как изменится этот контракт, с учётом того, что Руслан разрешил мне рожать.

И что будет дальше?

Я рожу и он отберёт ребёнка? Или мы подпишем новый контракт, где моё материнство будет обговорено множеством пунктов, как в трудовом договоре?

Кофе вкусный.

А ещё мне некуда бежать. От себя — точно не получится.

Глава 10

Вскоре приходит сообщение от Руслана, что он приедет через десять минут. Одним из озвученных им условий было то, что встречать его я должна минетом. Причём, стоя на коленях.

На душе гадко. Нет, не из-за минета. Я ему неоднократно его делала и получала от этого удовольствие. И прежде всего от того, что получал удовольствие он. А из-за того, что он вменил мне в обязанность, причём в унизительном порядке.

Мстит за плевок?

Если мстит, то тогда о какой любви речь? Дура я. Самая обыкновенная дура.

Но контракт мы ещё не подписали. И поэтому я жду его в комнате, сидя на диване и уныло смотря ток-шоу на одном из федеральных каналов. Какая-то пьянь, какие-то выяснения отношений на публику, какие-то драки… Но отвлекает. От чувства беспросветности в моей собственной жизни.

Услышав, что он пришёл, напрягаюсь. Мне не хочется даже вставать. И уж точно я не хочу и не жду никаких поцелуев. Скорее я жду слов, похожих на удары плетью по голой спине.

Поправляю халат и поворачиваюсь к нему. У него измождённый вид.

— Выключи это говно, — хмуро произносит он.

Нажимаю кнопку на пульте и телевизор мгновенно захлёбывается тишиной. Кладу пульт рядом с собой и поднимаю на Руслана взгляд. Он стоит на пороге комнаты-студии, метрах в десяти от меня. Руки в карманах брюк, рубашка расстёгнута на две пуговицы и потому видны тёмные волоски.

— Привет, — понуро произношу я.

— Привет. Чаем напоишь меня? Хотя нет, лучше кофе.

Кивнув, встаю и иду делать ему кофе. Жужжит, урчит кофемашина. Светло-коричневая, пузырчатая пенка поднимается вместе с тёмной, почти чёрной жидкостью. Резкий, яркий и насыщенный аромат молотого кофе заполняет пространство кухонной ниши.

— Юрист ждёт в машине, — говорит Руслан, принимая чашку из моих рук. — Он поднимется, как только ты будешь готова. Поэтому переоденься.

Ничего не отвечаю. Прохожу к шкафе, беру первую попавшуюся одежду — бельё, джинсы и водолазку и ухожу в ванную переодеваться. Снимаю халат и смотря на себя в зеркало. Смотрю — и не узнаю. Впечатление, что это будто бы не я. И происходит всё это с кем-то другой. Не со мной.

Переодеваюсь, расчёсываю уже высохшие, спутавшиеся волосы, делаю аккуратный хвост, и закрепляю его синей, в цвет водолазки и джинсов, резинкой. Она тут одна, и только поэтому цвета совпали. Сейчас мне как-то плевать на стиль.

Набрав воздуха в лёгкие и медленно выдохнув, берёсь за ручку двери и выхожу.

— Мне накраситься? — спрашиваю я.

Руслан стоит у панорамного окна. Поворачивается ко мне. Безразлично оглядывает мой внешний вид.

— Не обязательно.

— Тогда я готова.

— Хорошо. Покурю на балконе и позвоню ему.

— Ты закурил?

— Да, есть такое. Заебало всё.

Он уходит на балкон, закрывает за собой дверь, а эти два слова, хорошо отражающие и моё состояние, будто остаются висеть в воздухе. Надо же… Я столько думала обо всём этом, а он пришёл и выразил всё это двумя словами.

Мне тяжело оставаться здесь, в тишине, и поэтому я выхожу к нему на балкон.

— Можно? — спрашиваю я, приоткрывая дверь.

Осторожно, с опаской, потому что сейчас он напоминает мне сжатую до упора пружину.

— Да, конечно, — даже не поворачиваясь, глухо отзывается он.

Подавшись вперёд, стоит возле бортика и, едва не оперевшись об него грудью, смотрит вдаль.

— Одним из озвученных тобой условий, — тихо начинаю я, — было… не рожать… Вчера ты разрешил мне не делать аборт.

Он качает головой:

— Нет, это неверные формулировки. Не я не разрешил, а врач запретила. Точнее, настоятельно не рекомендовала. Она звонила мне сегодня. Воспалительный процесс надо лечить. Поскольку ты раньше не рожала — ты в группе риска. Мне на тебя не плевать, чтобы ты там не думала. Она опасается плохих последсвий — значит не надо. Значит, родишь.

С горечью обдумываю то, что он сказал.

— Ты не хочешь этого ребёнка, да?

Я стою у бортика повернувшись к нему, и вижу его профиль. Вижу, как он хмурится и как-то почти незаметно вздыхает.

— Дело не в этом.

— А в чём?

Он поворачивается ко мне.

— В том, что я не хочу связывать себя отношениями с женщиной, в которой я не уверен. А ребёнок — это не игрушка. Не новое платьице. Это очень большая ответственность. Я и так тащу это ярмо, которое взвалил на себя, из какого-то дебильного благородства. После того, как на неё напали — она осталась нищей. Отняли всё. Заблокированные счета. Но я мог поместить её в хорошую клинику, оформить достойное пособие. Мне же прямым текстом говорили, что прежней она уже не будет. Что надо просто принять действительность и жить дальше. Но её непросто было принять. Да, я действовал из любви и основывался на своих собственных этических представлениях. Но я часто думал, поступил бы я так сейчас, с пониманием того, что за все эти годы она только пару раз и на непродолжительное время становилась хоть как-то похожей на ту себя, которую я любил. Мозг деградировал. Я же говорил тебе. Что есть я в том доме, что меня нет. Между нами ведь давно нет никаких отношений. А я годы своей молодости положил на то, чтобы быть ей верным. Кому нужна была эта верность, скажи мне? Кому?