Читать книгу "Красные камзолы - Иван Ланков"

Формирую лопатой аккуратный холмик. Ставлю в изголовье большой круглый валун, что нашел у озера. Надо бы какую-то молитву прочитать, что ли. Хотя вроде бы за самоубийц нельзя молиться, но считать ли этого шведа самоубийцей? Не силен в теологии, так что…

– Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечного преставившегося раба Твоего, врага нашего имени мне неведомого, и как благ и человеколюбец, отпусти грехи, и потребляй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, избави его вечные муки и огня геенского, и даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих…

* * *

Раненого Ерему решили оставить в Печорском монастыре на излечение. Тем более и у майора Стродса, и у Луки Исааковича Симанского были какие-то дела к настоятелю и туда мы бы заехали в любом случае. А раненая нога Еремы делала его полностью неходячим, и тащить его до Пскова представлялось совсем неудобным и для нас, и для него.

Печорский монастырь меня удивил. Даже не так. Ошеломил. Я-то себе представлял монастырь как некие деревянные избушки при церкви, и все. А на деле оказалось – крепость. Настоящая каменная крепость. С высокими каменными стенами, башнями, рвом, все как положено. Причем стены явно не декоративные. На них виднелись выбоины совершенно не природного происхождения. Лука Исаакович с интонациями заправского гида рассказал нам, что в Великую войну эту крепость несколько раз осаждали свеи, но взять так и не смогли.

По размаху Печорская крепость была заметно больше, чем питерская Петропавловская крепость. А может, даже побольше московского Кремля. Ну, мне так показалось. Ничего себе скромная монашеская обитель!

А еще и сам городок Печоры, и окрестные деревни – все они располагались на монастырских землях. И крестьяне этих земель были не государственные, а монастырские. Сашка просветил меня, что монастырские крестьяне не платят налог государству, не несут рекрутской повинности и все такое прочее. По сути – государство в государстве. Хотя судя по внешнему виду деревенских домишек – живут тут совсем небогато. При этом на стенах монастыря стоят вполне себе настоящие пушки, а по стенам прохаживаются вооруженные солдаты в светло-серых кафтанах. Вроде бы на бумаге они числятся как ландмилиция, но на деле… Вряд ли кто сможет им отдавать приказы, кроме смиренного настоятеля скромного Спасо-Печерского монастыря, его высокопреподобия архимандрита Иосифа.

Кареты загнали внутрь крепости, моих солдат и кучера с коляски Луки Исааковича сразу погнали на молитву в одну из многочисленных церквей, стоящих внутри крепости-монастыря. Ереме я вколол последний шприц-тюбик противовоспалительного и сдал на руки монастырским монахам. Они посмотрели его ногу и авторитетно заявили, что рана, конечно, тяжелая, но вроде все обойдется и отнимать ногу не будут. К весне, мол, Ерема будет прыгать как молодой. Ну и слава богу.

Пока весь коллектив был на молитве, господин секунд-майор вручил мне небольшой деревянный сундучок и велел следовать за ним на прием к настоятелю. Мы спокойно пересекли весь двор крепости и зашли в одну из башен. Видно было, что Генрих Филиппович здесь не в первый раз. И, кажется, местным православным служителям не было никакого дела до того, что Генрих Филиппович вообще-то лютеранского вероисповедания. И крестится он слева направо, а не как православные – справа налево. Может, это потому, что здесь нигде не было бабулек, которые постоянно тусуются у входа в церковь и ворчат на всех, кто делает что-то не по канону? Или потому что военный? Что-то вроде мне Ефим рассказывал про то, что военным церковный канон делает послабления какие-то.

Дюжий монах с повадками дворецкого пригласил господина квартирмейстера Кексгольмского полка на аудиенцию к настоятелю, а меня оставили торчать в приемной, с сундуком и ни разу не смиренного вида монахом.

Ну ладно. Мы люди опытные. Стою навытяжку у двери, изображаю мебель. Через некоторое время мы с монахом даже соревноваться взялись, кто из нас более статуя. Дышали через раз, моргали пореже. Хотя, может, и не соревновались, может, он и правда по жизни такой. Интересно, про меня он подумал то же самое?

Где-то через час дверь открылась, и мне велели войти.

Канцелярия архимандрита внутри выглядела подчеркнуто аскетично. Каменные стены без отделки, зарешеченные окна, простой деревянный пол и – контрастом ко всему – большой роскошный стол из красного дерева. Лакированный, с резными ножками и золотыми узорами. На котором стояла шахматная доска с расставленными фигурами и ничего больше. Генрих Филиппович жестом подозвал меня и велел подать сундучок.

Скрип ключа, щелчок замка, и на столе появились пухлая пачку разнообразных бумаг, перевязанных тесьмой, мои пять слитков золота и небольшой серебряный кубок с какими-то вычурными узорами. Архимандрит бегло просмотрел бумаги, отодвинул в сторону кубок, затем вытащил из сундука под столом и отдал Стродсу другую пачку бумаг, потоньше. Один из монахов принес два небольших мешочка монет. Генрих Филиппович развязал тесемки и быстро, за пять минут, пересчитал все, составляя небольшие золотые и крупные серебряные монеты в аккуратные столбики. После чего загрузил все в сундучок, и мы двинулись обратно.

По ощущениям, сундучок потяжелел килограмм на двадцать. Я аж крякнул, взваливая эту тяжесть на плечо. Интересно, двадцать килограмм серебряной монеты – это много или мало? Уф, неудобный какой, зараза! И плечо острыми углами режет… Ничего! Дотащу как-нибудь.

Выйдя во двор, я сдавленно прохрипел:

– Большая здесь крепость, ваше высокоблагородие. А мы тут на зимние квартиры встанем?

Генрих Филиппович усмехнулся.

– Если все по закону делать, то пока с Синодом переписку вести будем – зима успеет закончиться. А если так договариваться – без штанов останемся.

Я покосился на сундучок.

– А здесь мало разве?

Секунд-майор снисходительно фыркнул.

– Здесь только на текущие расходы. На зимовку полка таких сундучков штук десять надо. А уж если здесь зимовать – так еще и должен останешься. Мы лучше в Изборске в крепости артиллерию полковую и одну роту оставим, а остальных в сам Псков отведем. Если Лука Исаакович с настоятелем сторгуется – так полк зимой в городе еще и подзаработать сможет.

– Ну да, мне говорили, что на одну только зимовку роты восемьсот рублей надо.

Стродс поднял бровь.

– Это кто такое говорил? Этот рыжий? Мартин?

Э-э-э… Как он так быстро вычислил? Или я что-то не то сказал?

– Не помню. Просто кто-то сказал.

– А вот сейчас ты неуклюже лжешь, Серов. Это порутчик Нироннен тебе сказал. Наивный он. Слишком уж прямой, без выдумки и изящества. Так он себе капитанский патент не добудет, никакие восемьсот рублей не помогут.

Блин. Неужели все-таки подставил ротного?

– Да что вы, Генрих Филиппович! Господин порутчик – толковый командир, и…

Стродс жестом оборвал мое сдавленное сипение. Ну так-то оно тяжело разглагольствовать, когда тащишь неудобный тяжелый сундук на плече.