Читать книгу "Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц"

Вильям охватывает голову руками.

– Гилель сказал: ладно. Встань на одну ногу. Так что странник встал на одну ногу. И тогда рабби сказал: не делай того другим людям, чего сам себе не желаешь. Вот вся суть Торы. Все остальное – комментарии. Иди и учись.

Вильям поднимает лицо к Якобу.

– Не делай того другим людям, чего сам себе не желаешь, – повторяет он.

– Это то, что сказал Иисус, только наоборот, – говорит Жанна. – Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой.

– Кто из них был первым? – спрашивает Вильям.

Якоб говорит:

– Мой рабби утверждал, что Гилель был одним из учителей Иисуса. Но я не знаю, правда ли это.

– Это правда, – говорю я.

Дети смотрят на меня. Меня точно лихорадит. Я прижимаю к коже холодное лезвие ножа.

– Я узнал это в Авиньонской соборной школе.

– Ты посещал соборную школу? – недоверчиво переспрашивает Вильям.

Я не упрекаю его. Соборные школы предназначены для самых состоятельных и способных юношей во всем христианском мире. А я, в своих дешевых дорожных одеждах, явно кажусь недостойным этой участи. И так оно и есть. Так оно и есть.

Я говорю:

– Иисус учил, что величайшая из заповедей – возлюби Господа всем сердцем, всей душою и всем своим существом. – Зачем я это говорю? Спокойней. Ты вот-вот выдашь себя. – А вторая из величайших заповедей – возлюби ближнего своего как самого себя. Никогда не мог этого понять. Как может Господь, любящий, совершенный во всем, всемогущий, призывать любить убогого, уродливого, грязного ближнего? Они же совершенно разные! Что между ними общего? – Я что, кричу? Я хватаюсь за нож под плащом. Меня мутит.

– Ты так думаешь? – говорит Жанна. Она откидывается назад, прислоняясь к доскам старой мельницы и сонно набрасывает на голову капюшон своей синей, королевских цветов, рубахи. – А я вот не знаю. В чем разница?

Гвенфорт идет и ложится рядом с Жанной. Но взгляд Вильяма все еще сверлит мое лицо.

– Кто ты? – говорит он тихо.

Под волосами у меня выступил пот, он стекает по лбу, затекает в глаза. Что со мной такое?

Дети смотрят на меня. Жанна садится прямее. Они чуют, что-то не так. Да, чуют – я это знаю.

Я словно стою на верхушке колокольни и гляжу на землю, которая там, внизу, очень далеко.

– Меня зовут Этьен, Этьен из Арля, – говорю я.

Да, я на вершине колокольни, и ветер толкает меня в спину.

Я провожу большим пальцем по лезвию ножа. Оно рассекает мне кожу, впрочем неглубоко.

– Расскажи нам, – говорит Якоб. У меня странное ощущение, будто он видит меня насквозь. – Расскажи.

– Да, – говорит Жанна, – пожалуйста.

Прославленные дети просят меня. Меня. Я не могу… Я не могу заставить себя замолчать.

Глава 24

Рассказ инквизитора

– Меня зовут Этьен, – говорю я вновь, – я седьмой сын Гильома Арльского. Самый слабый щенок в помете. Арльский недоросток. Мой старший брат унаследует владения. Мои остальные братья – высокие и сильные и умелые с копьем и мечом – будут его вассалами. Но я? Я им бесполезен. Всегда был. Путался под ногами, лез, все хотел, чтобы выслушали и чтобы не побили. Арльский недоросток. Это я.

Теперь пот стекает и по спине. Я весь взмок.

– Но потом меня отослали в соборную школу. Для этого ни у кого из моих братьев не хватило ума. Они ни строчки на латыни не одолели, не говоря уж о книгах. Не то что я. Я был хорошим учеником. Одним из лучших.

Глаза у детей разгораются. Мои точно что-то жжет. Я вижу лишь смутные очертания. Почему я говорю все это?

– А затем приходит запрос. От самого папы. Он искал самых одаренных мальчиков. Тех, кто мог бы говорить на французском, итальянском и, конечно, на латыни. Чем больше языков, тем лучше. Его святейшеству нужны были тихие, спокойные мальчики. Те, что умеют слушать. Смотреть.

Из Авиньона отобрали меня и еще нескольких. Со всех концов христианского мира мальчики съехались в Рим, где началось наше обучение. Нас учили расследовать, расспрашивать, слушать, убеждать, угрожать. Мы учились быть глазами, ушами, носом папства. А при необходимости и карающей рукой. Короче говоря, мы учились быть инквизиторами.

Зрение мое проясняется. Я вижу лица детей. На них растерянность. И жалость. Они жалеют меня.

Скоро уже не будут.

– Инквизиция – это то, посредством чего папа истребляет ростки ереси. Находит и выкорчевывает. Я получил свое первое задание. Меня отправили в Северную Италию подготовить процесс против общины еретиков. Но когда я вел расследование, я встретил там, в общине, одну женщину. Инквизиторы должны блюсти чистоту, как и монахи. Но… – Зачем я им все это говорю? Прекрати, Этьен! Прекрати! – Но я влюбился. Об этом узнали – сначала члены той общины, в которой я вел расследование, потом мои начальники. Меня с позором доставили в Рим, предали бичеванию, как мальчишку, недоростка, которым я и был всегда, и сказали, что еще один провал – и меня лишат сана и изгонят из рядов святой инквизиции.

Я вижу, детям меня жалко. Рука моя сжимает нож, так сильно, что болят пальцы.

– Я поклялся оправдаться, вернуть себе положение, которого достиг такими трудами. Следующее задание, каким бы оно ни было, будет к моей славе. Я поклялся в этом. И, когда я его выполню, я смогу возвратиться в Арль одним из столпов христианской церкви – поскольку высшие чины инквизиции столь же могущественны, как сам кардинал. И тогда я получил свое второе задание. На севере Франции есть городок, не городок, так, деревушка, где крестьяне почитают собаку как святую. Собаку. Мое следующее дело – о собаке. Как мог я вновь вознестись, расследуя дело о собаке? Я рвал на себе волосы и проклинал судьбу.

Жанна прижимает к себе Гвенфорт.

– Я отправился к Уазе и стал собирать свидетельства. Я говорил с крестьянами на рынках и на дорогах. Я говорил с местными священниками. Я обнаружил, что история о собаке не столь проста, как мне поначалу казалось. Что помимо собаки в нее были вовлечены дети. То есть вы.

Они и впрямь совсем дети, у них округлые нежные щеки. Черные глаза Гвенфорт неотрывно смотрят на меня.

– Так что я узнал вашу историю. И когда я ее узнал, случилось нечто странное. Я начал сомневаться. Церковь ошиблась. Это не поклонение ложным святыням, не язычество. Не ересь. Я поверил в вас. Вы и вправду святые.

Я вытаскиваю нож из-под плаща. Дети встают. Их глаза запали от страха. Пустое помещение мельницы теперь освещает лишь луна; в воздухе висит кисловатый запах подгнившего зерна. Нож наставлен на них. Я вижу, как напряглось тело Вильяма, изготавливаясь к прыжку. Но я ближе к Якобу, чем Вильям ко мне.