Читать книгу "Таинственная карта - Галина Юзефович"

Финист Ясный Сокол

Первое, что надо знать о романе «Финист Ясный Сокол», - это то, что он настоящее, классическое фэнтези. Не аллегория, не сатира, не пародия, не так называемая «серьезная проза» в маскарадном костюме жанровой, а ровно то, чем кажется на первый взгляд: честный обстоятельный рассказ об условной славянской древности (не находимой, понятное дело, ни на карте, ни на хронологической прямой) со всеми ее неизбежными атрибутами, от Змея Горыныча до Бабы Яги. Иными словами, «Финист Ясный Сокол» - редкая в наших литературных реалиях книга, которую можно - и нужно - читать напрямую, «в лоб», не пытаясь вскрыть в ней второе символическое дно. Однако милосердно освобождая читателя от необходимости рыхлить каменистую почву текста в поисках не предусмотренных конструкцией глубин, жанровая принадлежность книги в то же время накладывает некоторые обязательства на автора - и вот с этим, увы, у Рубанова возникают сложности.

В основе «Финиста», понятное дело, лежит одноименная народная сказка о девушке Марье, полюбившей получеловека-полусокола. только пересказывает ее Рубанов весьма нелинейным способом - в три захода и на три разных голоса.

В первой части повествование ведется от лица скомороха-глумилы Ивана Корня, которому выпадает честь стать свидетелем завязки будущей драмы. На устроенном им гульбище (по описанию изумительно схожем с рейв-пати) младшая дочь кузнеца из города Резана, юная Марья, встречает Финиста -могущественного «нелюдя», княжеского сына из народа людей-птиц. По просьбе коварных сестер Марьи глумила с товарищами пытаются прогнать Финиста и достигают в этом успеха: раненый птицечеловек вынужден бежать, покинув любимую, и та, надев железные сапоги и вооружившись железным посохом, отправляется на поиски своего пернатого жениха.

Во второй части место действия переносится в уединенную «зеленую долину» где-то на севере, а эстафету у Ивана-глумилы принимает другой Иван - мастер-оружейник по прозванию Ремень. По местному обычаю этот Иван в сопровождении двух спутников отправляется «бить Горына» - древнего полудохлого ящера, безвредного, но смущающего жителей долины своими криками. Убивать Горына запрещает древнее пророчество, но избиением несносную тварь можно на время принудить к молчанию. Однако на пути Ремень и его товарищи встречают всё ту же Марью, скитающуюся в поисках Финиста, и встреча эта становится роковой и для несчастного Горына, и для самого героя, и для всех его земляков.

Ну, и наконец рассказчик третьей части - это птицечеловек по имени Соловей, за разбой изгнанный из своего небесного города и в людском мире тоже предпочитающий именовать себя Иваном. Этому третьему Ивану, а по совместительству, как несложно догадаться, легендарному Соловью-разбойнику предстоит стать деятельным участником развязки истории Марьи и Финиста.

Помимо имени, Иванов роднит еще одно: все они неистово и безответно влюбляются в Марью, которая, лишь краешком и ненамеренно задевая их жизни, в то же время оставляет в сердце каждого из троих глубокий незаживающий рубец. В сущности, именно этой горькой диспропорции - тому, как эпизод, проходной и малозначимый для одного, для другого становится поворотным, и посвящен роман.

И здесь же кроется первая - и, пожалуй, главная - проблема «Финиста Ясного Сокола». Очевидно, что Рубанов неслучайно сделал свою Марью фактически безликим статистом: она важна не как личность, но исключительно как сюжетная ось - как, если угодно, сердцевина Коловрата (славянского циклического миропорядка), вокруг которого вращаются судьбы прочих героев.

Однако на практике отсутствие у Марьи самостоятельного характера и, по сути дела, собственного лица лишает роман смыслового центра тяжести. Понять, почему герои так стремительно влюбляются в эту неприметную девчонку, почему влюбившись, даже не пытаются добиться взаимности, а вместо этого покорно помогают ей в поисках жениха, почему, в конце концов, они так много -избыточно много - болтают о других вещах (так, Иван Ремень не способен остановиться, не пересказав зачем-то подробнейшим образом всю местную космогонию), оказывается решительно невозможно. Поступки всех трех Иванов выглядят нелогичными и плохо мотивированными, сюжетная конструкция шатается, а объединяющая нить, призванная скреплять все три части воедино, выглядит не то избыточной, не то недостаточной, но совершенно точно искусственной.

Вторая проблема «Финиста» - очевидная авторская поспешность, вылившаяся как в многочисленные нестыковки (не столько важные, сколько раздражающие), так и в первую очередь в непродуманность, нестройность романного языка. Герои то с разбега ухаются в выспренную архаику то вдруг начинают оперировать выражениями типа «внутренние духовные резервы» или «письменная культура». Как следствие, рубановскому миру, творимому языковыми средствами (а именно таким способом в первую очередь и конструируются фэнтези-миры), тоже ощутимо не достает целостности и внутренней логики.

Словом, с «Финистом» происходит занятная вещь: жанровые рамки оказываются этому роману не то, чтобы тесны (фэнтези - жанр широчайший, трудно представить, чтобы кому-то он мог всерьез жать), но как-то не впору, а никакие другие на него тоже не садятся. Впрочем (и теперь мы переходим к ложке меда, способной, как ни удивительно, качественно изменить содержимое бочки с дегтем), у романа Андрея Рубанова есть одно выдающееся достоинство - сам Андрей Рубанов. Кипучая адреналиновая энергия и зашкаливающая яркость, пронизывающие любой рубановский текст если не окупают его огрехи, то во всяком случае переводят их в разряд вполне терпимых - и именно это происходит с «Финистом». Всё, что Рубанов недодумал, недоредактировал. недоточил в этом романе, он буквально вытаскивает на собственной мощнейшей писательской харизме, превращая рыхлую и спорную идею не в чистое золото, но во всяком случае в нечто вполне приемлемое и небезынтересное. Не то, чтобы надежный метод (как говорится, не пытайтесь повторить, трюки выполнены профессионалами), но в данном случае - определенно работает

Александр Стесин

Нью-Йоркский обход

Александр Стесин - безупречное, едва ли не гротескное воплощение русского интеллигента не советской даже, а досоветской (или, если угодно, внесоветской) закваски. Врач (Стесин работает онкологом в одной из Нью-Йоркских клиник), поэт (даже в нынешней - формально прозаической - книге один из разделов написан в стихах), писатель, интеллектуал-богоискатель, эмпатичный скептик, наблюдательный меланхолик... Фигура автора по-настоящему важна не для всех книг, но применительно к «Нью-Йоркскому обходу» она - ключ ко всему, потому что жанр, в котором работает Александр Стесин, предполагает предельную персональное^: это автофикшн или, как сам он не без иронии замечает, «смесь травелога с мемуаром на фоне медицинской тематики».

Впрочем, по отношению к прозе Стесина термин «автофикшн» с его акцентом на корень «авто» («о себе, про себя») не вполне корректен: большая часть текстов, вошедших в книгу, сфокусированы не на самом авторе, но на тех, кто его окружает - пациентах, коллегах, их родных и знакомых.

Новеллы в книге организованы по географическому признаку: одна большая глава - один район, один национальный или культурный анклав, сгустившийся посреди Нью-Йорка. Одна больница, в которой автор учится, стажируется или работает.