Читать книгу "Мой мальчик - Ник Хорнби"

— Ничего страшного, — ответила Элли. Она поняла намек и некоторое время сидела молча.

— Должно быть, ты во всем винишь меня, — снова вступил папа. — Видимо, ты думаешь, что если бы я остался с твоей мамой, твоя жизнь не сошла бы с рельсов. И, наверное, ты прав. — Он вздохнул; Линдси взяла его руку и сочувственно погладила.

Маркус сел прямо:

— Да о чем ты говоришь?

— Я испортил тебе жизнь.

— Да я всего лишь навсего сошел с поезда, — запротестовал Маркус.

Его усталость как рукой сняло. Вместо нее на него накатилась такая злость, которую ему редко доводилось испытывать, злость, которая давала ему силы вступить в перепалку с любым, независимо от возраста. Ах, если бы эту штуку продавали в розлив, то он мог бы держать небольшую бутылочку в парте и отхлебывать из нее в течение дня.

— С каких это пор "сойти с поезда" и "сойти с рельсов" — одно и то же? Это Элли сошла с рельсов. Это она рехнулась. Это она только что расколотила ботинком витрину, потому что в этой витрине стояла фотография поп-звезды. А я ничего не сделал. И мне наплевать, что ты нас оставил. Меня это не волнует. Я бы сошел с поезда, даже если бы ты по-прежнему жил с мамой, я это сделал, потому что хотел присмотреть за своим другом.

В действительности он был не совсем прав, потому что, если бы его мама и папа по-прежнему жили вместе, он не оказался бы в поезде — ну разве только, если бы поехал с Элли в Кембридж по какой-нибудь другой причине, которую не мог себе вообразить.

— Видимо, ты и вправду фиговый отец, а детям от этого ничего хорошего, и, живя с нами, ты все равно оставался бы фиговым отцом, так что не знаю, что и лучше.

Элли засмеялась.

— Супер, Маркус! Классная речь!

— Спасибо. Мне было приятно ее произнести.

— Бедный ребенок! — проканючила Линдси.

— А ты могла бы помолчать, — рявкнул Маркус. Элли засмеялась еще громче. Это в нем говорила злость; бедная Линдси была, собственно, ни в чем не виновата, но Маркусу все равно понравилось, как он это сказал.

— Теперь мы можем идти? — спросила Элли.

— Мы должны дождаться твою маму, — объяснил Клайв. — Она приедет с Фионой. Уилл привезет их.

— О, нет! — сказал Маркус.

— …твою мать! — сказала Элли, и Маркус застонал. Они сидели вчетвером, уставившись друг на друга, в ожидании следующей сцены этой, как им теперь казалось, бесконечной пьесы.

Глава 34

В конце концов, жизнь — она как воздух. Уилл в этом больше не сомневался. Ее невозможно избегать или держаться от нее на расстоянии, и в данный момент ему не оставалось ничего, кроме как жить этой жизнью, дышать ею. То, как люди умудряются набрать ее в легкие и не поперхнуться, было для него загадкой — ведь в ней же полно всякой всячины. Такой воздух — хоть жуй.

Он позвонил Рейчел из квартиры Фионы, пока та была в ванной, и на этот раз трубку взяла Рейчел.

— Ты ведь и не собиралась приходить?

— Ну…

— Ведь так?

— Так. Я подумала… Я подумала, тебе это пойдет на пользу. Я сделала что-то ужасное?

— Кажется, нет. Наверное, это действительно пошло мне на пользу.

— Ну вот, видишь.

— Но впредь…

— Впредь я буду приходить, если пообещаю прийти.

— Спасибо.

Он рассказал Рейчел про Маркуса и Элли и обещал держать ее в курсе. Как только он положил трубку, позвонила Катрина, мама Элли, и поговорила с Фионой, а потом Фиона позвонила Клайву, а потом перезвонила Катрине, чтобы предложить подбросить ее до Ройстона, а потом Уилл съездил домой за машиной, и они поехали к дому Элли.

Пока Фиона заходила за мамой Элли, Уилл сидел в машине, слушал "Нирвану" и вспоминал "День дохлой утки". Что-то в происходящем напоминало ему тот день; царило то же ощущение непредсказуемости, неуправляемости и хаоса. Главное отличие состояло в том, что сегодняшний день не был таким же… таким же приятным. Не то чтобы попытка самоубийства Фионы сопровождалась необузданным хохотом и весельем, но просто тогда он не знал никого из них, и ему не было до них никакого дела, поэтому он мог одновременно с ужасом и отстраненным интересом наблюдать, в какой бардак люди превращают свою жизнь по собственной воле, или по несчастью, или по обеим причинам вместе. Но он перестал быть сторонним наблюдателем и теперь больше волновался из-за того, что бедному Маркусу приходится сидеть с ненормальной девчонкой в полицейском участке какого-то городишки — приключение, о котором Маркус, наверное, забудет еще до следующих выходных, — чем из-за тогдашней попытки самоубийства матери того же мальчика, память о которой, вероятнее всего, не покинет Маркуса до конца дней. Ему уже стало казаться, что не важно чувствуешь ты что-то или нет: так или иначе, твоя реакция будет неадекватной.

Мама Элли была симпатичной женщиной, немного старше сорока, достаточно моложавой, чтобы нормально выглядеть в своих потрепанных светло-голубых джинсах и кожаной байкерской куртке. У нее была копна рыжих кудрей и приятные морщинки вокруг глаз и губ; складывалось впечатление, что она уже давно махнула на дочь рукой.

— Она ненормальная, — сказала Катрина, пожимая плечами, как только они сели в машину. — Не знаю, отчего и почему, но ненормальная. Не в смысле ненормальная, ну, вы понимаете. Неуправляемая. Вы не будете против, если я закурю? Я открою окно?

Она порылась в сумочке, не нашла зажигалку и в итоге забыла, что собиралась закурить.

— Смешно, но, когда Элли родилась, мне действительно хотелось, чтобы она выросла такой — вздорной и непослушной, шумной и яркой. Поэтому я и назвала ее Элеонора Тойя.

— Это что-то из классики? — спросила Фиона.

— Нет, из поп-музыки, — пояснил Уилл. Фиона засмеялась, но Уилл не понял почему. — Тойя Вилкокс[74].

— И вот так оно и вышло, она действительно выросла вздорной, непослушной и все такое, а я бы отдала все, чтобы только она была серенькой и каждый вечер вовремя приходила домой. Она меня убивает.

Уилл содрогнулся от слов Катрины и взглянул на Фиону, но та никак не показала, что это выражение следует воспринимать буквально.

— Но теперь все, это последняя капля, — сказала Катрина.

— Ну-ну, посмотрим, — утешила Фиона.

— Ну, во всяком случае, до следующей последней капли.

Они обе рассмеялись, а Уилл подумал, что так оно и есть. Всегда будет оставаться место для еще одной последней капли. Элли убивает Катрину, Маркус убивает Фиону, и они будут продолжать убивать друг друга еще долгие годы. Эдакие киношные "Горцы". Ни жить нормально не могут, ни умереть; только и могут, что сидеть в машине с незнакомым человеком и потешаться над собой. И у таких, как Джессика, хватает смелости утверждать, что он многое упускает в жизни? Видимо, он никогда не поймет, что она хотела этим сказать.