Читать книгу "Софья Палеолог - Татьяна Матасова"

Между тем нанятые архипастырем мастера — Кривцов и Мышкин — к весне 1474 года уже работали над сводами здания. Но 20 мая случилась беда: полностью обрушились северная и частично западная стены. Несчастье произошло вечером, когда на стенах уже никого не было, и потому никто не пострадал.

Обрушение почти готового здания стало потрясением для людей, привыкших во всем видеть знамения и Божий промысел. Но жизнь требовала действия. Ивану III ничего не оставалось, как подумать о проведении «экспертизы», призванной объяснить причины обрушения. Для этого он пригласил мастеров из Пскова, славившегося своими «каменосечцами». (Каменщики были и в Новгороде, но к не желавшей признавать власть Москвы вольной республике Иван III обращаться не хотел.) Псковичи изучили руины и сообщили, что митрополичьи мастера скрепляли камни слишком жидким раствором извести. По всей видимости, так оно и было («известь неклеевита», — вынесет сходный вердикт и Аристотель Фиораванти). Возможно, свою роль сыграл и природный фактор: в день обрушения собора в Москве был «трус» — небольшое землетрясение.

После того как стали ясны причины обрушения, перед Иваном III встала сложная задача: нужно было найти специалиста, который мог бы развести известь правильно, а еще лучше — построить новый большой собор на Боровицком холме. И если первое псковичи делать умели, то за второе не взялись. После двух с половиной столетий зависимости от Орды на Руси не осталось мастеров «домонгольской» закалки, помнивших секреты тех, кто возводил огромные крестово-купольные храмы в Киеве, Чернигове, Новгороде и Владимире. Русские мастера XIV — первой половины XV века строили из камня только небольшие одноглавые церквушки.

Это сподвигло Ивана III отправить посланника в Венецию, чтобы тот нашел «во Фрязех» хорошего специалиста. Почему именно в Венецию? Вероятно, свою роль в выборе города сыграло стечение обстоятельств. В Москве в го время находился посол Светлейшей республики Антон Фрязин, прибывший к Ивану III, чтобы уладить дело с уже известным нам Иваном Тривизаном. Кроме того, Венеция издревле служила воротами в Италию. В случае неуспеха в этом городе можно было поехать в Падую, Феррару и Милан. 24 июля 1474 года посланник великого князя Семен Толбузин отправился с венецианским посольством в долгий — занимавший около трех месяцев — путь.

Впрочем, Толбузину не пришлось объезжать весь Апеннинский полуостров в поисках мастеров, «кои ставит церкви и полаты». Русский посланник познакомился с Аристотелем Фиораванти, по-видимому, в доме знаменитого любителя древностей и печатника Альда Мануция. Альд был тесно связан с греческой общиной Венеции. Именно ему кардинал Виссарион завещал хранить свою библиотеку и приумножать ее. Фиораванти оказался единственным мастером, не побоявшимся отправиться в малоизвестную страну.

Почему Фиораванти согласился? Высказывалось мнение, будто он был обвинен в изготовлении фальшивых монет и просто бежал от правосудия как можно дальше. Это, однако, не подкрепляется сведениями авторитетных источников: согласно летописному своду Родиона Кожуха, мастера в Москву отпустил сам дож, чего бы не случилось, сели бы у того были проблемы с законом. Более вероятны другие причины.

Одна из них состояла в том, что с Фиораванти был заключен очень выгодный подрядный договор. По сообщению Родиона Кожуха, Толбузин «рядися с ним по десяти рублев (серебром. — Т. М.) в месяц давати ему». В те годы это была внушительная сумма: так, например, «село Сабурово в Коломенском уезде на Москве-реке в 1474–1496 годах было продано за 60 рублей, а село Степанковское там же — за 22 рубля». Фиораванти оказался в гораздо лучшем положении, чем некоторые его талантливые соотечественники. В Италии выплаты мастерам рассчитывались в первую очередь исходя из цены материалов и затраченного времени, а не мастерства исполнения заказа. Этим объясняются сравнительно низкие цены на работу. Так, «скульптурная группа „Пьета“ Микеланджело и „Мадонна делла Мизерикордиа“ Пьеро делла Франческа, шедевры мирового искусства, достались заказчикам за суммы, примерно соответствующие стоимости двух лошадей… Художественное мастерство (а не добротность исполнения) еще не имело, за редким исключением, подобающего денежного эквивалента».

И все же сложно себе представить, что знаменитый архитектор поехал бы неведомо куда, ориентируясь лишь на блестящие перспективы, которые ему через переводчика живописал русский посланник. По всей видимости, контракт с Фиораванти был заключен по итальянскому образцу. Автор Московского летописного свода конца XV века сообщает о приглашении архитектора: «…а привел с собою мастера муроля, кои ставит церкви и полаты, Аристотеля именем, тако же и пушечник той нарочитъ лити их и бити ими, и колоколы и иное все лити хитръ велми». Сходный по содержанию, но несколько иной по форме текст читается и в известии того же свода «о свершении церкви» в 1479 году: «Сице глаголют о нем, яко в той всей земли не бысть инъ таков не токмо на сие каменное дело, но и на иное всякое, и колоколы и пушки литии и всякое устроение и грады имати и бити их».

Вероятнее всего, эти слова — не просто пересказ чьих-то устных рекомендаций, а изложение содержания (в одном из случаев, возможно, цитата) подрядного договора. Перечисление навыков мастера, которые он предполагает использовать на службе у заказчика, — характерная черта итальянских контрактов того времени. Скорее всего, договор был составлен на итальянском языке, о чем свидетельствует использованное в первой цитате итальянское слово «муроль» (от итальянского murale, восходящего к muro — «стена»). И это не просто предположение. От времени Ивана III дошел отрывок подрядного договора русской стороны с архитектором Бернардино да Боргоманеро. Бернардино прибыл на Русь в 1494 году и работал в артели мастера Алевиза Старого. Из отрывка видно, что договор был составлен на итальянском языке по типичному для подобного рода договоров шаблону: в тексте подробно перечислены обязанности сторон, а также четко прописаны задачи мастера, которые тот обязуется «выполнять верой и правдой со всем своим мастерством». Аристотель Фиораванти, мастер гораздо более высокого уровня, чем Бернардино, к тому же первый, кто «избрася на Русь», отправляясь в далекую и неизвестную страну, несомненно, хотел получить какие-то гарантии, что его не обманут, причем гарантии в привычной форме и на понятном языке.

Другой причиной, побудившей Фиораванти не бояться дальней дороги, стало, вероятно, то, что он знал о супруге Ивана III. Детей Фомы Палеолога мало кто видел (частые прогулки по городу представителей высшей знати были немыслимы), но в Риме о них многие слышали. Фиораванти прибыл в Рим в 1471 году, чтобы выполнить заказ для папы Павла II — перенесение «обелиска Юлия Цезаря» к собору Святого Петра. А потому он вполне мог слышать о Софье.

Сама Софья, скорее всего, понятия не имела о выдающемся инженере: едва ли юной девушке было интересно, кто и как переносит обелиски и статуи. Харизматичных умельцев, увлеченных древностью, в Риме в ту пору становилось с каждым днем всё больше. Но для самого мастера присутствие в Москве Софьи стало гарантией безопасности — не меньшей, чем подрядный договор. Дальнейшие события показали, что он горько обманулся.