Читать книгу "Русский Рокамболь - Александр Цеханович"

Ходили толки, что таинственный главарь имеет несколько сот самых различных костюмов и способов гримировки, делающих его совершенно неузнаваемым. Поэтому никто никогда не может сказать, где он в данную минуту.

Может быть, он и здесь, в этой же толпе? Может быть, даже кто-нибудь сидит за столиком и разговаривает с ним, ни на минуту не подозревая, что этот собеседник и есть его таинственный и могущественный патрон.

Все эти слухи и россказни еще более электризовали и подчиняли толпу. Эти люди, которым и действительно жилось несладко на свете вследствие одного и того же общего для всех стечения обстоятельств, начинали ощущать свою силу.

В составе этой толпы было много лиц вовсе не преступных и не имеющих склонности к преступлению, а тем не менее они вошли в эту толпу под знаменем мщения и в надежде на известные выгоды.

Один из таких был Степанидин, этот обиженный наследник князя Карпатского.

А Богданов — этот ростовщик, скрывающийся за табачными ящиками, разве его могло хоть что-нибудь, кроме мести, примирить с его существованием?

И много было таких в толпе, рекрутируемой Андрюшкой.

И негодяй понял всю силу этой армии и все инстинкты, служащие ей оружием.

Он был доволен начатым делом.

Когда сумерки окончательно сгустились, «Паутинник» ожил.

Беззвучно отворяющаяся дверь, около которой контролером-швейцаром стоял двадцатипудовый Калиныч, пропускала все новых и новых лиц, с жетонами на право входа, имевшими различный формат соответственно соображениям главарей и верховного начальника.

Калиныч был посвящен во все тайны этой кабалистики и смотрел на нее с вожделением и надеждой антрепренера, затеявшего беспроигрышное «дельце».

Кругом было сравнительно тихо, только кое-где кто-нибудь кашлял коротко и нетерпеливо, что делало еще рельефнее молчаливую угрюмость собрания. В особенности занимал всех вопрос, для чего ровно половина залы была отгорожена перилами с узенькой калиткой посередине.

При этом по ту сторону отгородки царил такой непроницаемый мрак, что ни один из самых зорких глаз не мог разобрать, что там помещается.

Там и сям стояли темные группы людей и тихо беседовали. Женщин было мало.

Прошло около получаса какого-то неопределенного и крайне напряженного ожидания.

Но вот фонарь с рефлектором повернулся, движимый каким-то скрытым механизмом, и лучи упали в пространство, огороженное решеткой.

Ропот пробежал в толпе, и все инстинктивно приблизились к перилам, около калитки которых быстро очутились Трофимов, Кутузов и два Богдановых.

В то же самое время за перилами возник стройно сложенный человек во фраке и в маске.

При его появлении все четыре главных агента вошли в калитку, а сбоку откуда-то в полосу света вступил пятый.

Это был Лепешкин.

Они сгруппировались около человека в маске полукругом, так что один стоял сзади и двое выступали по бокам.

Человек в маске (который, как читатель догадывается, был не кто иной, как Андрюшка) после короткого молчания ровным и громким голосом сказал следующее:

— Сегодня я собрал вас для того, чтобы с этого урочного часа начать наши действия. Но сперва дело это, как и всякое другое, основанное на сплочении многих в безусловное единство, требует роковой и ненарушимой клятвы. Я первый клянусь в том, что буду всегда и везде служить интересам нашего общества, я клянусь и в том, что жажда мести не иссякнет в душе моей ни в каком случае. Отныне я принадлежу вам, точно так же, как и каждый из вас принадлежит не себе, а всем. Я, как инициатор этого дела, предоставляю только себе на собраниях наших роль председателя. Вы должны теперь все поклясться в том, что будете безусловно повиноваться распоряжениям и постановлениям нашего общего собрания, а в случае ослушания и измены провинившийся осуждается на смерть. Вы должны поклясться мне в этом.

И в эту минуту нельзя было не сознаться, что роль начальника могла бы быть при других условиях жизни его назначением.

Он внушал к себе такое невольное чувство покорности, так красивы и спокойны были его властные жесты, такой гордой породистостью дышала вся его фигура! Сотни человек, стоявших перед ним, казались его рабами.

Да и было почти так.

Субъекты эти были настолько забиты и исковерканы жизнью, были так ловко подхвачены на удочку пяти главных, часто — в ту самую минуту, когда порывалась у них последняя возможность к существованию, что, естественно, теперь, вовлеченные в какое-то дело, находящееся под эгидой этого таинственного повелителя, они увидели в нем последний исход и без всяких клятв готовились быть ему безусловно верными.

— Клянемся! — крикнули как один человек все присутствующие.

Когда вновь наступила тишина, Андрюшка продолжал:

— Конечно, клятва еще теснее связывает нас, потому что клятвопреступник ради чего бы и какой клятве ни изменил, он всегда жестоко наказывается судьбою. Есть клятвы, в защиту верности которых даже нет закона, но эти беззащитные клятвы обладают еще большей силой, так как за нарушение их карает сама судьба. Но, откинув даже это, наша клятва уже ненарушима потому, что, я думаю, в среде нас, тут собравшихся, нет ни одного, у которого в душе не кипело бы злобы на своего родителя, не захотевшего стать отцом и бросившего несчастного, беззащитного малютку на произвол судьбы и борьбы за кусок хлеба. Многие из вас чувствуют, что в жилах их течет не та кровь, которая приспособляется к тяжелому труду простолюдина, освоившегося с этим способом заработка путем вековой привычки… Многим не по силам ужасная участь, ведущая их короткой дорогой к болезни и преждевременной смерти. Так разве надо клясться в том, чтобы искренно желать вернуть себе благополучие? А благополучие это может прийти только тогда, когда вы все доверите свои судьбы в мои руки, повинуясь мне слепо и беспрекословно…

Андрюшка умолк и, сойдя с возвышения, быстро прошел в комнату Калиныча. Собрание медленно стало расходиться. Агенты наблюдали.

Для него

Тихо угасла вечерняя заря.

Три дерева стояли погруженные в сон.

Голые ветки их, неподвижно протянутые друг к другу, отражались в большой талой луже, окружавшей их корни, но жизнь уже пробудилась на них в миллионе маленьких черных почек.

Черный лес невдалеке тоже дремал.

Только время от времени спросонья каркала галка или в глубине чащи раздавался какой-то шум, бог весть от чего происходящий.

По извилистому проселку, ведущему к шоссе, которое в свою очередь вело в Петербург, шли двое, мужчина и женщина, оба одетые в крестьянские костюмы. Это были Терентьева и Андрюшка.

Они встретились недавно.

Андрюшка догнал Елену Николаевну…

Они молча подошли к трем деревьям и, перешагнув через узкую часть лужи, уселись на сухой площадке около самых стволов.