Читать книгу "Бертран и Лола - Анжелик Барбера"

Были похищения, имевшие счастливое разрешение – по прошествии многих лет, другие заканчивались быстро и плохо – с участием силовиков или без оного. Иногда исход был гнусен до невозможности. Вывод автор делал катастрофически неутешительный: «К несчастью, некоторых заложников находят либо лишившимися жизни, либо не находят вовсе».

Этот писака что, находит выражение «лишившиеся жизни» менее фатальным / мрачным / бесчеловечным, чем мертвый / убитый / казненный? Или он наложил на эти слова мораторий? Бертрана Руа он не упомянул ни разу, но, вполне вероятно, держал в уме.

В эту минуту Лола приняла решение не строить бесконечных планов: все равно от них никакой пользы. Она выключила телевизор и заказала ирландскую шерсть – ту же, из которой связала свой жакет, но черного цвета. Черный, как твоя рубашка. Она займет себя работой и будет ждать. Плевать, сколько пройдет лет, пять или десять! Я хочу, чтобы ты вернулся.

Шерсть доставили через два дня, и она сразу начала вязать.

– Мой рождественский подарок? – спросил Франк, увидев ее со спицами перед работающим телевизором.

– Нет. Это для меня.

– Еще один?

– Он будет совсем другой.

Франк повалился на диван, и Лола вдруг испугалась, что муж захочет взглянуть, как выглядит модель на бумаге, и обнаружит, что она мужская. Уф, пронесло! Он потянулся и спросил:

– Ты ужинала?

– Сейчас 22.00!

– Правда? А я и не заметил. Заработался.

Лола сделала попытку встать, но Франк остановил ее:

– Сам разберусь, отдыхай. Да я и есть-то не очень хочу…

Она услышала, как муж открыл и закрыл дверцу холодильника.

– Хороший был день? – спросил он с кухни.

– Да. А у тебя?

– Мог бы быть и получше, но я не стану морочить тебе голову моими проблемами и пересказывать бесконечные споры с Камински. – Франк сжевал кусок сыра и мандарин. – Если в нескольких словах – мой партнер торопится. Он стал небрежен в работе.

Лола улыбнулась. Франк сел рядом, предложил выпить вина. Она отказалась.

– Вы погуляли, несмотря на дождь?

– Сходили за хлебом. Я встретила нашу соседку Анну Гольберг. Они хотят пригласить нас на ужин.

– Когда?

– В следующую субботу. Нянька не понадобится, их старшая дочь посидит с малышами.

Франк поставил пустой стакан на столик и вытащил из кармана листок бумаги.

– Коллега дал мне адрес ассоциации, куда можно обращаться, если требуется няня. – Он улыбнулся. – Видишь, я пропадаю в лаборатории, но думаю о тебе. Ты ведь хочешь снова начать летать?

Лола улыбнулась, внутренне содрогнувшись.

Франк взял у нее из рук вязание, посмотрел в глаза. Он очень устал, но все равно был хорош.

– Как они себя вели?

– Да как всегда – были милые, покладистые и не капризничали.

– То есть как девять месяцев у тебя в животе… – Франк погладил Лолу по щеке.

– Верно. Это меня подвело тело, но сейчас все позади. – Она мягко уклонилась от руки мужа.

Франк признался, не отводя взгляда, что, лежа в одиночестве в супружеской постели, время от времени спрашивал себя: «А она хочет этих детей?»

– На уровне подсознания, понимаешь?

– Да… – Лола едва сумела скрыть нахлынувшие чувства.

Франку не пришло в голову извиниться. Он просто сказал:

– Мне нужен зеленый жакет. Зеленый, как твои глаза.

Лоле захотелось сказать, что она любит его за искренность, порывистость и неуклюжесть, и это была чистая правда. Любовь к мужу не затмевала чувства к Бертрану. А Франк в ответ на ласку пообещал, что завтра вернется к ужину.

Они лежали в полумраке спальни, и он вдруг прошептал:

– Я знаю, как сильно ты любишь наших детей.

Конечно, но не хочу оставлять их с юными созданиями, выдающими себя за Мэри Поппинс. Предпочитаю лицензированную няню.

– Собираешься летать на дальних рейсах или только на средних?

– Буду работать на полставки, но на дальних.

– Не хочешь подумать о наземной коммерческой службе – здесь, во Франкфурте? – спросил Франк.

– И речи быть не может. Я люблю небо, и мне нравится работать.

– Знаю, дорогая. Когда начнешь?

– Следующей осенью, когда Ленни и Марии исполнится полтора года.

– Успеем найти опытную женщину, симпатичную, ненавязчивую, энергичную, двуязычную и… опытную садовницу!

10

24 декабря 2011 года. С момента исчезновения Бертрана прошло триста шестьдесят четыре дня.

Ксавье сидел в мастерской брата на улице От и разглядывал его работы. Три снимка сушились на прищепках и как будто ждали возвращения мастера. Одна и та же сосна, одинокое дерево посреди поля, заросшего высокой травой. Нижние ветки-лапы идеально горизонтальны. Три разных «взгляда», особый угол для каждой фотографии. Интересно, какую интерпретацию сюжета предложил бы психоаналитик? Бертран среди других людей? Женщин? Слишком просто. И фальшиво. Мой брат, решись он на автопортрет, поместил бы себя на тот же уровень.

Где это снято? В России? Раньше Ксавье никогда всерьез не интересовался делами брата, был зациклен на своей учебе и работе… Стать врачом, помогать людям, облегчать их страдания. И пройти мимо брата…

Идиот!

После похищения Бертрана молодой доктор начал читать работы по психологии и выяснил, что ученые и бывшие заложники единодушны в своих выводах: семья остается чем-то вроде якорной стоянки, причала, точки притяжения. Почему я не хочу детей?

Ксавье размышлял «на тему» не меньше десяти минут, поставив ноги на один из выдвинутых ящиков письменного стола, прокрутил в голове несколько идей, но ни одна не заместила его интуитивной убежденности. Я знаю, что у меня не будет детей, значит, не хочу их. А чего, кроме свободы жить по собственному разумению, хотел Бертран? Как получилось, что он дал себя захватить? Кто это сделал? О чем или о ком он в тот момент думал? О женщине, в которую влюбился? Ксавье хотел понять и доискивался до правды. О чем Бертран думает сегодня? Уж точно не о подарках для родителей! Хотя с него станется…

– Я тебя искал, – сказал Марк, встав рядом со старшим сыном. Хороши, правда?

– Где он их сделал?

– Понятия не имею, но мне нравится ветер в траве. Чувствуешь его, как наяву…

– Я смотрел только на сосну, – признался Ксавье.

– Со мной тоже так было, а потом… я представил, что иду по полю и меня обдувает холодный ветер.

Отец и сын переглянулись. Глаза Марка блестели, но не от слез.