Читать книгу "Гарем. История, традиции, тайны - Норман Пензер"

Бани Бурсы находятся в двух километрах от города, если направляться в сторону Муданьи, недалеко от деревушки Чекирдже, которую некогда, как отмечалось выше, именовали Пития. Все прилегающие окрестности здесь буквально пропитаны отложениями серы и железа из пяти источников, берущих свое начало у подножия горы Олимп.

Два главных железистых источника снабжают бани Эски-Каплийя и Кара-Мустафа, а два главных сернистых — бани Йени-Каплийя и Бейкж-Кюкюртлу. Через полтора километра на северо-восток, в сторону порта Муданья, вы увидите перед собой примечательный архитектурный ансамбль — здания с причудливыми куполами. Вот как описывает увиденное Турнефо в своем «Путешествии в Левант»: «Самое большое здание великолепно: у него четыре купола, покрытые свинцом, а отверстия в них закрыты стеклянными колокольчиками, наподобие тех, что наши садовники используют для укрывания дынь».

Речь здесь идет о бане Йени-Каплийя, построенной (или восстановленной) Рустемом-пашой, великим визирем и зятем Сулеймана в знак благодарности за избавление султана от подагры. Температура воды здесь очень высока, так как в источнике она поднимается до 90 градусов по Цельсию. Справа от этой бани находится совсем небольшая женская баня Кайнарья, а буквально в нескольких шагах слева — баня Кара-Мустафа. С южной стороны дороги — сернистые бани Бейюк и Кючюк-Кюкюртлу; температура в источниках здесь доходит до 80 градусов. По дороге на Чекирдже, в некотором отдалении от остальных, расположилась баня Эски-Каплийя. Рядом — мечеть и тюрбе (усыпальница) Мурада I, напоминающие нам о важности банной традиции уже в ранний период истории Османской империи. Считается, что именно в этой бане в VI веке побывали Юстиниан и Феодора. Температура воды, поступающей в бассейн, не превышает 48 градусов, так что здесь не требуется такого количества холодной воды, как, например, в бане Йени-Каплийя. По архитектурным особенностям бани мало чем различаются. Везде первое помещение — самое большое, второе — самое маленькое, а третье, парная, — средних размеров.

Но есть, несомненно, и свои особенности. Так, Эски-Каплийя интересна византийскими капителями, на которые опираются пяты арок свода, а Йени-Каплийя знаменита замечательным цветным фаянсом и типичными турецкими арками. В обеих я провел немало времени, и рассказ о моих впечатлениях в полной мере относится и к ним.

Войдя в первое помещение, я сразу почувствовал перемену атмосферы, но не столько от перепада температур, мало ощутимого в теплый день, сколько от чего-то другого, что сразу и не назовешь. Оглядевшись, я постепенно начал понимать, в чем тут дело. Во-первых, комната была очень просторной, с двумя огромными куполами и высокими стенами. Во-вторых, это тишина, возможно, именно тишина и поразила меня больше всего. И наконец, странные обернутые полотенцами фигуры, которые напоминали мумий, ожидавших часа своего захоронения. Тишину нарушали лишь всплески воды в мраморном фонтане, расположенном в центре, и нечастое пошарки-ванье посетителя, направляющегося в деревянных башмаках в следующее, более теплое помещение. Вдоль стен располагались кушетки для тех, кто победней, и кабинки для тех, кто побогаче. В дальнем конце стояли большие деревянные рамы для сушки полотенец, а на нескольких веревках, натянутых через весь холл, тоже висели полотенца.

Я прошел в кабинку и разделся. Укладывать и завязывать вещи характерным узелком нужды не было — ведь никто не войдет. Правда, я отметил, как на длинных скамьях двое военнослужащих сложили свои вещи в аккуратный узел, а сверху водрузили на него головные уборы, то есть сделали все так, как и описал Бас-сано около 1520 года. Я обернулся по пояс полотенцем, вставил ноги в ленты башмаков и отправился во вторую комнату — римский тепидарий. Здесь температура уже заметно выше, и, хотя присутствует и пар, к атмосфере быстро привыкаешь. В центре фонтан с горячей водой и большими медными кувшинами, чтобы обливать себя с головы до ног. Правда, меня предупредили, что эту процедуру следует проводить после парной, а не сейчас.

Я осмотрелся: помещение было раза в два меньше первого и с одним куполом. По левую и правую руку от центра располагались небольшие комнатки для массажа, депиляции и уборные. Посетители, решившие «все делать по правилам», зовут массажиста, который незамедлительно отводит свою «жертву» в отдельное помещение. В Эски-Кагошйя это обычно уголок между византийскими колоннами, а в Йени-Каплийя, где свободного пространства предостаточно, — в отдельную комнату.

Итак, я незамедлительно окунулся в небольшую мраморную ванну, где «варился» минут двадцать в воде, температуру которой мог еле-еле выдержать. После этого я оказался на мраморной плите, где и начался собственно массаж. Состоит он из двух этапов — массаж перчаткой и руками. Первый вполне приятен, причем новичок по-настоящему удивлен, когда видит триумфально демонстрируемые ему куски старой кожи и грязи, удаленные с его спины. Далее перчатка снимается и начинается мануальный массаж. Слабаку этого не пережить: сильные пальцы прорабатывают лопатки до тех пор, пока они не захрустят, а позвоночник испытывает такое давление, что выдержать его без стонов или желания сразу ответить обидчику помогает только мысль о последующем мщении. Массажиста хочется называть уже не другом, а не иначе как извергом рода человеческого, по каким-то неведомым причинам решившим не оставить у меня ни одной целой косточки. Но пытка на этом не кончается: руки и ноги вытягивают и выворачивают так, что я был очень удивлен, что их попросту не оторвали. После такого понимаешь, каково приходилось жертвам инквизиции.

Но все самое худшее когда-нибудь кончается, и следующий этап стал величайшим облегчением: с головы до ног меня покрыли пеной и оставили приходить в себя. Что, собственно, к моему удивлению и удовлетворению, через некоторое время и произошло. Мне объявили, что теперь я могу пройти в третье, и самое жаркое помещение. В Йени-Кашшйя температура воздуха действительно чрезмерно высока, и притом пару здесь некуда деться. Войдя, я сразу почувствовал необъяснимое ощущение: нечто среднее между любопытством и опаской, если не сказать самый настоящий страх. Все здесь выглядело по-иному: воздух стал непомерно тяжелым, фигуры, лежавшие или медленно передвигавшиеся, напоминали тени из преисподней. И я, как Одиссей или Эней, вопрошал: кто они, эти странные и молчаливые привидения, окутанные паром, неожиданно возникавшие и пропадавшие во мраке. Неожиданный лязг медного кувшина, шарканье башмаков и плеск воды в бассейне привели меня в чувство. По мере того как глаза стали привыкать к полутьме и густому пару, я начал осматриваться: что же мне теперь делать — ведь со мной никого не было, меня сюда просто впихнули и оставили!

Как ни старался, я не мог отделаться от ощущения, что нахожусь где угодно, только не на нашей привычной земле. Страх и тревога охватили меня: как бы не выдать себя неверным шагом и не услышать в туманной пелене потусторонний смех, выставляющий на всеобщее осуждение мое невежество и неуклюжесть. Но все оказалось лишь плодом воображения. Я двинулся в глубь зала и постепенно начал обходить вокруг центральный мраморный бассейн. Я шел мимо обнаженных фигур, лежавших на полу, сидевших на краю бассейна или на корточках по углам, стоявших под струями пристенных фонтанов и взиравших на мир, словно фигуры с греческих ваз, волшебством чародея ставших вдруг ростом с настоящих людей. Время остановилось, и я, как какой-нибудь лотофаг,[50] уже не думал о завтрашнем дне, а просто получал удовольствие от тепла и расслабления, которое может дать только баня. Поистине, чтобы перемещаться в такой атмосфере, требовались усилия Геракла. Но постепенно, еле передвигая ноги, я смог подойти к бассейну, медленно погрузился в воду и ощутил, что значит плавать практически в кипящей воде. Затем оцепенение отступило, я вышел во вторую комнату, и мне показалось, что по сравнению с парной в ней холодно. Постепенно, благодаря нескольким ушатам прохладной воды, я адаптировался и, отойдя в дальний угол, снял полотенце, которым был обернут. Меня обернули вновь уже в три полотенца, четвертое на манер тюрбана водрузили на голову, а пятое вложили в руки, чтобы я вытирал пот, который до сих пор ручьем струился по моему лицу.