Читать книгу "Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV - Наталия Сотникова"

Это любезное письмо, не имевшее ничего общего с суровостью слога закоренелых республиканцев, по-видимому, помешало графине трезво оценить тучи, собиравшиеся над ее головой.

Она спокойно ведет переписку с Лондоном, где ее присутствие вновь становится необходимым. Как пишет ее лондонский банкир, «во всех странах судебные процессы стоят дорого, но в оной они поистине разорительны. Не проходит ни дня, чтобы ваше доверенное лицо не потребовало бы у меня денег. Все распоряжения об оплате, оставленные вами при вашем убытии, выполнены. Так что я прошу вас как можно скорее перевести мне средства». Дело осложняется тем, что после объявления Англией войны денежные средства напрямую переводить нельзя, в лучшем случае через Швейцарию.

Мадам Дюбарри очень хотела бы перевести эти средства. Но для этого, в первую очередь, надо получить вид на жительство. Благодаря Лаваллери и снисходительности мирового судьи Лувесьена ей это удается. Но тут ее враги в Лувесьене получают подкрепление в лице шпиона Блаша, следовавшего за ней в Лондоне буквально по пятам. Он доносит на Лаваллери в Комитет общественной безопасности, и вице-президенту удается оправдаться лишь с большим трудом.

Примерно в то же самое время Гриву и «Республиканскому комитету» Лувесьена удалось убедить тридцать шесть обитателей поселения подписать петицию в Конвент «с целью пробудить отеческое внимание руководства к опасности, угрожающей отечеству и к существенным мерам, которые надлежит предпринять».

29 июня 1793 года Блаш вносит протест в управление департаментом по поводу выдачи вида на жительство мадам Дюбарри. Он обвиняет ее в том, что она принимала английских шпионов и обвиняет мэра Лувесьена в хранении молчания о проступках гражданки его поселения.

Подозрение в недостаточном патриотизме сулило большие неприятности. Дабы отмести оное, муниципалитет Лувесьена 1 июля 1793 года собрался в полном составе и совершенно незаконно принял решение подвергнуть мадам Дюбарри и весь ее штат аресту. Однако в коммуне не было помещения тюрьмы, а потому власти удовлетворились тем, что поставили замок под наблюдение.

Грив воспользовался этим решением, чтобы 3 июля подать в Конвент жалобу, в которой он обвинял мадам Дюбарри в участии в заговорах с аристократами и в сношениях с эмигрантами.

Турио, председатель Конвента, изучил это обвинение и ответил Гриву: «Факты, изложенные вами против нее, являются тяжкими. Будьте уверены, если они будут доказаны, ее голова упадет на эшафот».

Тем временем мадам Дюбарри протестует в муниципалитете Лувесьена против обвинений, напоминая о всех тех патриотических пожертвованиях, которые она сделала для коммуны.

Конвент приказывает провести расследование «о сознании гражданского долга или явном отсутствии такового у гражданки Дюбарри» и обязывает управление департамента обеспечить проведение данного расследования, в течение которого подозреваемая должна оставаться заключенной в своем доме, охраняемая жандармом за ее счет. Друзья Жанны встрепенулись.

Происходит резкий поворот общественного мнения: 7 июля пятьдесят девять обитателей Лувесьена подписали петицию «подтверждающую услуги, оказанные графиней коммуне, ее постоянную благотворительность по отношению к бедным и несправедливость обвинений двух или трех подозрительных иностранцев, из которых один является иностранцем, проживающим в стране с недавнего времени».

Для придания большего веса этой петиции и благоприятного направления расследованию, учрежденному Конвентом, мадам Дюбарри 12 июля 1793 года пишет Лаваллери, взывая к его преданности и служебному рвению. 9 июля управление округа признало, что путешествие мадам Дюбарри было разрешено; за сим последовало принятие решения по снятию печатей.

9 августа Комитет общественной безопасности на основании отчета управления округом выпустил решение с заключением, что «нельзя сделать мадам Дюбарри никакого обоснованного упрека и что она и ее имущество будут приняты под охрану департамента Сены-и-Уазы и под надзор муниципальных служащих Лувесьена в соответствии с законами, защищающими безопасность лиц и уважение, долженствующее собственности».

Мадам Дюбарри восторжествовала: она сохранила свою собственность и свою свободу. Графиня решила, что ей больше ничто не угрожает. То же самое решил и один из ее врагов, Саланав, который явился к своей бывшей хозяйке просить принять его на работу, но получил отказ.

Историки склонны считать, что в этой безнадежной ситуации силу мадам Дюбарри придавал последний в ее жизни любовный роман. Основанием для этого является одно-единственное письмо без подписи, написанное почерком, владелец которого не установлен. Оно запечатано коричневым воском с четким оттиском пламенного сердца и девиза: «Навеки ваш». Предполагается, что это был друг герцога де Бриссака, возможно, его душеприказчик, имевший доступ в особняк герцога де Бриссака на улице Гренель. Здание еще не было конфисковано, и потому мадам Дюбарри через этого человека могла заполучить из него картины, которыми желала обладать. Письмо датировано 7 сентября 1793 года.

«Я посылаю вам, моя дорогая и нежная подруга, тот портрет [73] , который вы хотели для себя. Это скорбный, мрачный подарок, однако такой, который, я чувствую столь же, как и вы сами, соответствует вашему желанию. В том положении, в котором мы пребываем, с такими значительными поводами для боли и скорби, мы ищем пищу для нашей меланхолии и нуждаемся в ней более всего.

Я послал за тремя вашими портретами, находившимися в его владении; они теперь находятся здесь; я оставил для себя один из двух небольших, оригинал портрета, на котором вы изображены в белой кофточке и шляпе с пером. Второй является копией того, где завершена голова, но одежда намечена лишь эскизно; ни тот, ни другой не вставлены в раму. Большего размера кисти мадам Лебрён восхитителен – пленительное сходство, он буквально говорит и исполнен нескончаемой привлекательности. Однако, право же, я счел бы бестактным выбрать его для себя. Тот, который я оставляю себе, настолько обворожителен, настолько схож и настолько пикантен, что я чрезвычайно доволен им и просто вне себя от счастья обладать им.

Тот, который начат Летелье, всего лишь набросок карандашом, и голова является всего лишь эскизом, который может стать похожим. Я отправил его художнику. Что же касается вашего большого портрета и копии того, который я оставляю, известите меня, дорогой друг, хотите ли вы, чтобы я прислал их вам или же я должен вернуть их туда, где они обретались, в конце концов, для какого назначения вы их хотите употребить. Я не желаю ничего иного, кроме как иметь один, который я бы мог отправить к себе и который никогда не разлучался бы со мной.

Приезжайте же, любимая, провести два дня здесь; приезжайте поужинать ко мне и привозите с собой кого захотите. Доставьте мне несколько мгновений счастья; я могу наслаждаться им лишь подле вас; ответьте мне на все, что я спрашиваю у вас, приезжайте повидать любовника, который обожает вас превыше всего, больше всего до последнего момента своей жизни. Я целую тысячу раз самую обворожительную женщину из тех, что существуют на свете, чье благородное и доброе сердце заслуживает вечной привязанности».