Читать книгу "Самые родные, самые близкие (сборник) - Мария Метлицкая"

Он не понимал, как ни старался.

– Послушай, – взывал он. – Нет, ты просто мне объясни. Ты говоришь, что любила меня. Пусть это, как ты говоришь, другая любовь, не взрослая. Но любила же? Тогда как это так – любить одного и одновременно влюбиться в другого?

Лагутину, максималисту, человеку до глупости прямому, предельно честному, доходящему в своем максимализме до крайностей, было это совсем непонятно. Как так? Он, любя ее, вообще никого не видел вокруг. Даша плакала и ничего не могла объяснить. Только шептала:

– Не мучай меня, умоляю – не мучай!

И ему, дураку, наивному дураку, становилось Дашу страшно жалко – он страдал от того, что страдает она. Выходит, что она мучается, чувствует себя виноватой. Сомневается. Или нет, уже все решила? Он втайне надеялся – а вдруг? Вдруг это пройдет – бывает же так? Она опомнится, придет в себя, и все будет по-прежнему. Он не думал о прощении – вообще не думал. Ему было важно одно: чтобы жена и дочь остались с ним, чтобы как раньше и как прежде – все вместе.

Он не спрашивал ее о том человеке – боялся. Боялся услышать, что он хорош. Боялся сравнить с собой. Будучи уверенным, что он, тот, конечно же, окажется лучше – иначе Даша не ушла бы от него. Но вскоре Лагутин все, конечно, узнал: новый возлюбленный его жены оказался испанцем. Ничего себе, а? Зрелый мужчина под сорок, не чета ему, пацану. Хорош он был, этот амиго, что уж там. Хорош, высок, широкоплеч. Улыбчив. Просто сплошной Голливуд: с улыбкой на сорок два зуба, загорелый и мускулистый – понятно, климат, море, страна. Возраст шел ему, тоже понятно. Даша смотрела на него с обожанием – Лагутин это видел. Взрослый красивый мужик из другого мира, с другой планеты. А кто б устоял?

До самого развода она не уходила – говорила, что возвращаться некуда, с родителями она разругалась. Они и вправду с ней не общались долго, лет пять. Первой в Барселону поехала бывшая теща – не выдержала разлуки с внучкой. А отец так и не съездил к своему новому зятю. И дочь не простил – опозорила.

Лагутин все годы после развода с родителями жены общался – звонил, заезжал. Они по-прежнему считали его родным человеком, сыном, и он это ценил.

С бывшей женой отношения были вполне достойные, и их связь не оборвалась – Даша часто писала ему, присылала фотографии дочки, рассказывала обо всем подробно, не упуская мелочей, интересных ему: как Настенька ходит в садик, как пошла в школу, что любит есть, какие ей нравятся книжки. Он и высылал ей эти русские книжки – сказки, былины, стихи, – боялся, что дочь забудет русский язык.

Он знал подробности про дочку, но не видел ее. Проситься в гости было неловко, а Даша находила вечные причины и отговорки, чтобы не приезжать. Скорее всего, боялась отцовского гнева. Приехала она лишь однажды, с Настей, на похороны своего отца. Но Лагутин в то время был на Кубе в командировке. Такая вот неудача.

Тоска по Даше и Насте в какой-то момент сделалась невыносимой.

Невыносимо было в этой квартире – сначала ушла мама, потом уехали его девочки. Не-вы-но-си-мо. И к тому же туда вернулся отец, от которого Алексей давно отвык.

К этому моменту он отца не то чтобы простил, нет, но почти смирился с его поступком. И все же жить с ним было сплошным кошмаром – Лагутин с трудом мог представить, что этот малознакомый человек, громко кашляющий и невыносимо топающий по коридору, его отец. Тот самый отец, которого он когда-то любил.

Странно и непривычно было все – встречаться с ним по утрам перед работой. Он по привычке вставал рано, и в голову ему не приходило, что надо чуть-чуть переждать, обождать, пока сын соберется на работу, просто чтобы не мешать, не болтаться под ногами, не занимать ванную, туалет, не толкаться на маленькой кухне.

Лагутин раздражался и злился.

И встречаться вечером, после работы, тоже было кошмаром, ноги домой не несли. Отец, кажется, радовался его приходу и тут же бросался на кухню, чтобы что-нибудь приготовить.

Лагутину было смешно – какая забота! Забота, в которой он давно не нуждался. А где был отец, когда ему, шестнадцатилетнему, почти ребенку, было так плохо?

И эти дурацкие хлопоты с ужинами раздражали ужасно – Лагутин давно привык ужинать по-холостяцки, полуфабрикатами из кулинарии. Да и в прежней жизни было примерно так – Даша готовить не любила.

А отец неловко пытался поджарить картошку, и брызги разлетались по кухне, на стены, плиту, пол, или курицу – та же история. Все плавало в жиру, пригорало, выкипало и невыносимо воняло.

Лагутин терпеливо объяснял, что ему это не нужно. Отец обижался, уходил в свою комнату, громко при этом хлопнув дверью.

На кухне было грязно. В ванной и в туалете тоже. Лагутин был аккуратистом – мама приучила с самого детства.

Отец же всегда был неряшлив. Пару раз взялся гладить лагутинские рубашки – сжег воротники. Запарывал стрелки на брюках. Лагутин умолял его не прикасаться к его вещам – пустое. Тот словно не слышал его. Видимо, считал, что наверстывает упущенное и проявляет отцовские чувства.

Лагутин стал задерживаться на работе. Но не ночевать же там, в конце концов! Да и привыкать надо было, куда деваться? Жить им предстояло вместе – другого выхода не было. Еще Лешу бесило и обижало, что каждую неделю – каждую! – отец ездил на кладбище к Полине, а к маме – раз в год, не чаще. Не простил ему Лагутин маму, так и не простил.

По Полине отец тосковал страшно и не скрывал этого – рассматривал ее фотографии, хлюпал носом, утирал слезы и приговаривал, что страшно осиротел. Лагутин смотрел на него и удивлялся – вот как бывает.

Когда появилась возможность уехать в Академгородок под Новосибирском, он вцепился в нее зубами – не дай бог, не срастется! Но срослось, повезло, и он уехал в новую жизнь. Сбежать, сбежать. Сбежать из этого шумного города, от тоски по маме, от боли и тоски по дочке и бывшей жене. От отца, превратившего его жизнь если не почти в ад, то, во всяком случае, в большую неприятность.

Отец растерялся и очень расстроился:

– Как же так, Алексей? Как я останусь один? Как смогу жить без тебя? А если вдруг что-то случится? Я ведь немолод, Алеша, и у меня никого нет! Некому позвонить. Если бы Полечка меня не оставила, если бы Полечка была жива!

– Выживешь! – резко ответил Лагутин. И не сдержался: – Я тогда тоже остался один, после маминой смерти. Ты думал об этом? О моем одиночестве, например? И ничего, я пережил! А ты… Ты даже год не смог обождать, – с горечью бросил он и вышел из комнаты.

И все-таки сердце сжалось. Но он взял себя в руки. Понимал – если останется, будет все только хуже и хуже. Их уже не переделать.

Конечно, деньги все эти годы он высылал. А когда отец занемог, тут же нашлась помощница – женщина из Украины. Отец воспрял, воскрес, ожил и был ею очень доволен. Без конца повторял: «Ниночка, Ниночка! Ниночка расчудесная, милая такая, расторопная! И все у нее выходит ловко! Ах, какие моя Ниночка варит борщи!»