Читать книгу "Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад"

В то утро Пат разбудил грохот. Она сразу же подумала, что это удар самолета о землю. Затем протяжно завыл койот. Еще Пат вспомнила, что было какое-то странное гудение. Она не стала ничего говорить своему мужу Бобу, поскольку не была уверена, что слышала все это на самом деле.

Через какое-то время она повела двух своих сыновей на не самую легкую прогулку к поляне: ей не давало покоя смутное, но стойкое ощущение, будто на горе произошло что-то страшное. Они кричали в сторону пика Онтарио, и над скалистым гребнем, и в длинный желоб, который Пат назвала каньоном Гузберри. Хотя он располагался в сотнях метров оттуда, их голоса отражались от его стенок. В тот день ветер и густой туман несколько заглушили звуки голосов. Не получив ответа, женщина решила, что интуиция обманула ее.

Вскоре, после того как она в целости и сохранности передала меня детективам, к ней домой приехал помощник шерифа и попросил дать показания. Пат упомянула о шуме и о том, что она поднялась к поляне. Но помощник шерифа сказал, что она никак не могла слышать самолет и, вероятно, то был снегоочиститель, расчищающий шоссе.

– Я ничего не ответила. Некоторые вещи объяснить не так-то просто…

* * *

Ну и, наконец, я позвонил Гленну Фармеру – тому подростку, на которого наткнулся на грунтовой дороге. Думаю, мы оба были в шоке, услыхав в трубке голоса друг друга, – мы не виделись и не разговаривали с того самого дня, 27 лет назад, когда Гленн на руках донес меня до ранчо Чэпмэнов. Мы проговорили по телефону целый час. Беседа вышла очень содержательной, а в конце я спросил, как вышло, что он оказался на той дорожке в такую мерзкую погоду, да еще и пытался до кого-то докричаться.

Гленн объяснил мне, что привело его туда 19 февраля 1979 года. Около 14.30 возле закусочной у входа на ранчо Чэпмэнов он разговорился с ребятами из поисково-спасательной службы шерифа. Они показывали на пик Онтарио и обсуждали, за какое время смогут туда взобраться. Гленн спросил, что случилось, и они сказали, что там разбился самолет. Из-за тумана, скрывавшего пик Онтарио из виду, Гленн ошибочно решил, что они показывали на скалистый гребень – заднюю часть массивного хребта, – который находился на сотни метров ниже.

Когда спасатели уехали, Гленн решил сам подняться к нижнему гребню и поискать там. Но ему не удалось даже приблизиться к нему – такими густыми были заросли крушины. Гленн долго кричал, потом сдался и побрел обратно по грунтовой дороге, где и решил предпринять еще одну попытку.

* * *

Через месяц после первой встречи с Пат Чэпмэн я договорился с ее сыном Эваном Чэпмэном, чтобы он поднялся со мной на вершину. Эван провел меня по поляне сквозь заросли крушины, где на этот раз не было опасных снежных ловушек. Потом мы вскарабкались по каменистому руслу водопада (льда на нем не было) и поднялись по ущелью и длинному желобу прямо к тому месту, где я нашел Сандру. Эван знал, где это, потому что его покойный отец, Боб Чэпмэн, указал ему точное местоположение.

Когда мы нашли пятачок, на котором завершилось жестокое падение Сандры, Эван на несколько минут оставил меня одного. Я обратился к Сандре: сказал, что я очень сожалею о ее смерти, и попросил прощения за то, что облажался и неверно оценил траекторию падения. Затем Эван повел меня к лесистому островку, и мы обнаружили раму сиденья, которая соскользнула туда же.

На высоте 2225 метров я поблагодарил Эвана. Он передал мне рацию и указал на тот злосчастный скат – один из трех склонов, ведущих к пику Онтарио.

Наткнувшись на прослойку глины без примесей сланца, которая пролегала по одной стороне ската, я понял, что тогда она была покрыта снегом и превратилась в жутко скользкую воронку. Чтобы вскарабкаться по ней наверх, мне пришлось встать на четвереньки. Примерно через час я узнал дерево – оно было самым высоким среди редкой поросли на скате. Желоб оказался таким крутым, что даже сейчас, без льда, мне пришлось опереться плечом на холм – только так я мог взглянуть на ту сторону и рассмотреть дерево. Чутье подсказало мне, что именно оно подпирало крыло самолета – наше убежище.

Усталый, весь в пыли и в поту, я присел на ровную скальную площадку, где, по моим представлениям, находилось место крушения (если ориентироваться по дереву). Я сразу же начал заново переживать все, что происходило со мной на этом месте 27 лет назад, под снегом и ветром. Спустя какое-то время мне, наконец, удалось сосредоточиться на отце.

– Видишь, папа, вот здесь все закончилось, – сказал я вслух. – Спасибо, что защитил меня. Мне очень жаль, что я не смог тебя спасти.

Я ощутил присутствие отца как облачко пара, поднявшееся от горы. Впустил его в себя. Из глаз потекли слезы, и я зарыдал. Интересно, слышат ли меня медведи и койоты? Я стоял там, заново переживая наши совместные свершения, изнурительные и изумительные.

Я припал к земле и поцеловал скалу – где-то здесь он погиб. Потом заметил, что под раздавленной сосновой шишкой, среди крошечных кусочков сланца, виднеется какой-то бело-оранжевый предмет. Я выковырял его. Это был обломок углепластика размером с мою ладонь. Оранжевая краска на нем выцвела и приобрела мучнистый оттенок. Я покопался еще и достал два почти таких же обломка. Наш самолет был красно-бело-оранжевым, а колесные ниши, как и другие внешние элементы, были изготовлены из углепластика. Я перевернул обломки, поражаясь своей находке, затем поцеловал камни и шишку и вновь сказал отцу, как сильно его люблю.

Я бросил взгляд поверх длинного желоба, известного как каньон Гузберри, и дальше через ущелье – в поисках поляны. Но ее не было видно. Я знал, где она, проходил по ней четыре часа назад, но разглядеть не мог: выраставший из ущелья массивный хребет скрывал из виду все, что находилось левее. Я был озадачен.

Приехав домой, я достал аудиокассету со сделанной с телевизора записью интервью, которое я дал на следующий день после катастрофы. Мое недоумение возросло еще больше. Я сказал журналистам: «Там была поляна, и я упорно шел к ней, потому что знал, что где-то поблизости стоит дом». Однако же ясным октябрьским днем 2006 года, в гораздо более комфортных погодных условиях, я вообще не увидел никакой поляны. Не нашел я ее и позже, когда спускался вниз. Поляну заслонял хребет, и разглядеть ее удалось лишь после того, как я пересек ущелье. Я просмотрел фотографии, снятые с самой удобной точки ската. Никакой ошибки – поляны оттуда не видно. Со ската можно увидеть только крышу – она находится прямо за ущельем. Видна и заросшая грунтовая дорожка, бегущая от дома. Но не поляна – она слишком далеко слева и скрыта хребтом.

Я всегда считал, что увидел поляну, крышу и грунтовую дорожку сразу после того, как улетел вертолет, и потом упорно шел к ним, потому что знал, что где-то поблизости стоит дом. Даже перед лицом фактов, недвусмысленно опровергающих такую возможность, я отчетливо помню, как двигался к поляне, как неодолимо тянулся к ней, искренне считая, что там – мое спасение.

Медведи и волки ориентируются на местности инстинктивно – их, как и перелетных птиц, ведет внутренний компас. Возможно, я тоже почувствовал ту поляну, а уж потом убедил себя, что видел ее.