Читать книгу "Занавес упал - Дмитрий Видинеев"

— Не понимаю. — Дарья бросила на него усталый взгляд и тут же отвернулась.

— Что будет с тобой, когда все закончится?

— Буду жить дальше.

Константин коснулся ее руки.

— А есть ли жизнь после мести? После такой мести?

— Не нужно задавать мне такие вопросы, — рассердилась Дарья. — Я не хочу, не желаю об этом думать. Не сейчас. Лучше давай обсудим наш следующий шаг. Ты сказал, что готов Виктора и Свина на части разорвать…

— Быстро же ты припомнила. Ну ладно, я слушаю.

— Есть еще одно дело, с которым я сама могу не справиться. Потребуется помощь твоя и твоих людей. — С каждым словом Дарья чувствовала себя все уверенней, холодная энергия снова потекла по жилам. Злость возвращалась. — Это нужно сделать сегодня.

— Разорвать ублюдков на части? — с нервной иронией поинтересовался Константин.

— В какой-то мере, — был ответ. — Нужно лишить их еще кое-чего. Тебе и твоим людям придется запачкать руки в крови. Это будет твоя личная месть за Розу. И Киру.

Возникла пауза, которую Константин нарушил спустя минуту:

— Похоже, этой ночью мне поспать не суждено.

Глава двадцатая

Смотреть ли на то, что будет твориться в подвале? Этот вопрос оказался сложнее, чем Дарья предполагала. А ведь в своих мрачных, подогретых злостью фантазиях она сама заходила в камеру пыток с тесаком для рубки мяса. Все до последних мелочей делала сама. И это не казалось сложнее отрезания скальпелем ушей. Но сейчас, с долей страха, отвращения и досады, она начала сомневаться, что вообще сможет присутствовать на экзекуции. Устала? Неужели это и есть психологический предел? Неужели это сложнее, чем закопать живьем старика или убить мужа?

Вот так раз!

Когда Константин с ребятами спускались по лестнице в подвал, Дарья чувствовала приступ паники: идти следом или остаться?! Оба варианта казались плохими. С одной стороны, было опасение, что можно полностью тронуться умом, а с другой — страх того, что месть утратит нечто важное, то, чего потом уже не вернуть. Какой-то сумбурный и несправедливый выбор.

Хотя…

Есть компромисс. Видеокамера в подвале. На экзекуцию можно смотреть по монитору компьютера. Разум такое выдержит, это ведь совсем не то, что присутствовать самой. Будто кино глядишь, страшный кровавый триллер. Ох, если бы не проклятая усталость, если бы не недосып… Тогда и дилеммы никакой не стояло бы.

С этими мыслями Дарья поспешила в свою комнату. С мощным внутренним трепетом уселась за стол, уставилась в монитор. Волнение, неуверенность — как же хотелось, чтобы тот воинственный, с примесью горячей жестокости, настрой, который был в лесу, вернулся.

Она увидела, как Константин, пройдясь по камере пыток, бросил на стол стопку полотенец и что-то сказал своим подчиненным. Те медлить не стали — подошли к Свину и с суровым видом принялись за работу: укол обезболивающего в руку, жгут на предплечье. Свин не сопротивлялся. Он лежал спокойно и, судя по всему, вообще не соображал, что происходит.

Зато Виктор все прекрасно понял. Зверь вскочил и принялся метаться на цепи, что-то яростно выкрикивая.

Дарья потянулась к клавиатуре, чтобы включить звук, но передумала — отдернула руку от рядов кнопок, как от огня, проклиная себя за слабость. Где чертова всемогущая женщина из зазеркалья? Где триумф? Где ярость? Они так нужны сейчас, так нужны!

Чувствуя, как предательски к горлу подкатывает тошнота, Дарья наблюдала за действиями подчиненных Константина. Один из них прижал плечи Свина к подстилке, лишив его возможности вырваться; другой же подложил под руку узника разделочную доску. Все это они делали с напряженными лицами, нервно.

Губы Свина расплылись в улыбке, на изможденном, со следами подсохшей крови лице она выглядела настолько противоестественно, что Дарья содрогнулась. Улыбка была какой-то детской, безмятежной.

Виктор перестал метаться — застыл, уставившись на брата. Несколько секунд он стоял, расправив плечи, будто бросая палачам вызов, а потом вдруг обмяк, ссутулился, руки повисли вдоль тела как плети.

Дарья, позабыв про ангельскую улыбку Свина, подалась вперед. Ей хотелось во всех подробностях рассмотреть выражение лица Виктора. Она очень надеялась, что сейчас наблюдает гибель его гордыни. Впору ликовать, но чувство триумфа было слабым — так, какой-то всплеск, и не более того. Только и оставалось, что наблюдать и мысленно звать Снежную королеву.

В свете люминесцентных ламп камеры пыток блеснуло широкое лезвие тесака. Дарье почудилось, что время замедлилось. Будто в тягучем сне, она наблюдала, как тесак, которым не раз разрубала куриные тушки на кухне, опустился на руку Свина, с легкостью отделив кисть.

— Вот это я понимаю! — раздался за спиной восхищенный детский голосок. — Хрясь — и готово! Надо было тебе самой, мамочка, самой! Ну что же ты, а? Самой!

Дарья ощутила прохладное дыхание возле уха. Копия Киры зашептала — словно листва прошелестела:

— Самой… самой… самой…

В камере пыток дергался и орал Свин. Один из здоровяков навалился на него всем телом, другой прижимал к ране полотенце.

— …Самой, мамочка… самой…

— Убирайся!

Дарья вскочила со стула, повернулась лицом к девочке, но увидела лишь стремительно тающее посреди комнаты темное облачко. Тихонько, будто в насмешку, звякнул колокольчик: динь-динь…

Скривившись, Дарья повернулась к монитору. По экрану стекали капли крови. Они появлялись как конденсат на стекле — бледные, с розовым оттенком, капли становились все более насыщенными, буро-красными, маслянистыми. Сам по себе включился звук, из динамиков вырвался полный безумия вопль Свина.

Дарья отшатнулась, прижав ладонь к губам. В горле, обжигая кислотой, заклокотала рвотная масса. Виски сдавило.

Неожиданно кровавые потеки на экране исчезли, вопль прекратился. Дарья снова видела камеру пыток. Свин лежал без сознания. Оба здоровяка, без суеты, обрабатывали его рану. Виктор по-прежнему стоял, ссутулившись. Он был похож на потрепанную механическую куклу, у которой кончился завод.

Сил бороться с тошнотой больше не было. Дарья бросилась к окну, откинула занавески, перегнулась через подоконник, и ее вырвало желчью. Болезненные спазмы повторялись и повторялись. Зеленоватая вонючая масса раздирала глотку, обжигала гортань и язык и выплескивалась наружу.

Наконец спазмы прекратились. Дарья вытерла ладонью губы и слезящиеся глаза, уставилась на бледную полосу рассвета над лесом. Набрала полные легкие свежего утреннего воздуха.

— Я пустая, — произнесла чуть слышно, жалобно, имея в виду вовсе не содержание своего желудка. — Совершенно пустая.

Память вдруг выдала странную шутку — в голове зазвучала невероятно печальная мелодия, которую Дарья слышала давным-давно, еще в детском доме. Одна из воспитательниц играла ее на пианино. Как же звали эту женщину? Нет, уже не вспомнить. Она проработала всего месяц, а потом… Дарье иногда казалось, что этой похожей на серую птичку воспитательницы никогда и не было, что она и ее музыка просто пригрезились. Залетела птица-сон в обитель отверженных, пропела грустную мелодию и упорхнула. А музыка забылась, как забываются детские грезы. Позже Дарья пыталась ее вспомнить, с тоской мучая баян, но не смогла. А сейчас вспомнила. Почему?