Читать книгу "Союз нерушимый - Влад Савин"

— Встаем, проходим, вы временно задержаны до выяснения — и уже мне, взглядом лишь по моим смершевским корочкам скользнув — а это уже не ко мне а к товарищам из комендатуры — и кивнул в сторону троих, подходящих от двери.

И тут мне стало все ясно. С вероятностью так процентов на восемьдесят. Поскольку за два года здесь не только на фронте воевал, но и в тылу крутиться пришлось достаточно.

Какая Контора в сталинском СССР была самой крутой? Не ГБ, как ни странно — прокуратура! Плюньте в лицо писателю Войновичу, у которого в "Чонкине" капитан НКВД, выезжая на арест, сержанта посылает, зайди к прокурору, пусть ордер выпишет. Нет, в тридцать седьмом всякое бывало — но после, было обычным делом, что прокуратура опротестовывает действия "кровавой гебни", усмотрев нарушения законности, и чекисты лишь исполняют и под козырек берут. А уж арестовать прокурора равного уровня, гэбешник не мог по определению — даже если, к примеру, районный начальник НКВД жутко ненавидел районного же прокурора и жаждал его сгноить, он имел право лишь написать рапорт своему областному начальству, которое выходило с просьбой уже на областного прокурора — после рассмотрения обвинения, отнюдь не формального, и если обнаруживался поклеп, участь гэбешника была совсем незавидной, палка оказывалась о двух концах. Прокуратура занималась наиболее серьезными делами — помните, в "Месте встречи", как Жеглов говорит Маньке-Облигации, "попала ты, дура — мы всего лишь убойный отдел, а подрасстрельное, это уже в прокуратуру". При этом своих оперов прокурорские не имели, только следователей, черную первичную работу по их поручению делала милиция или опера угро — но не ГБ. И в случае, когда менты шли по прокурорской ориентировке, не действовала презумпция невиновности, наоборот — опера ни за что не отвечали, уже настропаленные, что идут брать того, кого надо. И еще одна особенность именно этого времени: здесь действительно было меньше коррупции, но зато был культ "при исполнении" — если ты исполняешь свои обязанности, то неважно, кто перед тобой. И кстати, еще вопрос, это хуже или лучше того, что стало позже — поскольку очень часто рождало принцип "без бумажки ты букашка", а также сугубо формальное, абсолютно безжалостное выполнение закона. В сухом же остатке — если году в 2012, менты в провинции и голос не смели бы повысить например, на представителя Администрации Президента в сопровождении столичного же майора ФСБ, то здесь им глубоко фиолетово все, если получили ориентировку на конкретных лиц. Пройдемте, разберемся!

И кто же это все запустил, и зачем? А роман Бушкова вспомнился — где начальник службы безопасности какой-то фирмы разбирается, новый киоск у проходной, это слежка чужой Конторы, или конкурентов, или в самом деле торгаши. И посылает своих гоблинов самого бандитского вида наехать на продавца — "меня интересует лишь его реакция, что он скажет и кем будет прикрываться". И если здесь кто-то решил узнать, кто же такая Лазарева и ее будто бы случайно встреченные "фронтовые друзья"? Бандеры или Первый? Вот что-то мне кажется — невыгодно Кириченко открыто ссориться с Москвой, если даже и он по дури послал, то раздувать не будет и от всего отопрется. А вот Кук — тот вполне мог иметь своего человека и в прокуратуре!

То есть, это все же могут быть и переодетые бандеры. А значит, никуда нам идти, ехать, а тем более разоружаться — нельзя! Паранойя, она иногда очень способствует выживанию. Валить что ли придурков, хоть они, возможно, свои? А комендантские подходят от двери с ленцой, не спеша. Привлеченные лишь затем, что по закону, военные, то есть мы, не в компетенции ментов, ну если только с поличным на месте преступления не застали. Вот только если я прав, то прокурорские задачу ставили ментам, а уж те привлекли комендачей, объяснив им ситуация лишь в общих чертах. Потому комендачи рвением и не блещут: мы для них более "свои" чем милиция. На чем и сыграем.

— Ты сначала гавриков своих убери — говорю я — и пусть за стволы не хватаются, не поможет!

И достаю из-под салфетки… Миг — и у пуза урки, или старшего мента, моя левая рука, сжимающая гранату Ф-1. А выдернутое кольцо у меня в правой, бросаю на стол. Краем глаза замечаю, что комендачи так же неспешно, не показывая страха, оттягиваются назад к дверям. Понимаю ход их мыслей — "этого сумасшедшего после под трибунал, ну а нам в чужом пиру похмелье — нехай милиция сама разбирается".

— Ты это не дури, майор — говорит урка, на вид не испугавшись — люди тут. Если что хочешь сказать — давай поговорим.

Комендантские исчезают за дверью. Может, они и вернутся с подмогой — но несколько минут у нас точно есть. У Лазаревой глаза плошками, на меня смотрит как на психа. А вот Валька кажется понял. Лючия нет — но она убеждена, что если я делаю так, то это надо. И за соседними столиками движение — людей в ресторане не слишком много, но под осколки попадать никому не хочется, народ за войну всякое успел повидать, и что такое "фенька", знает.

— Поговорим — соглашаюсь — товарищ Ольховская (тьфу, чуть не ляпнул "Лазарева", не при своих), у вас есть что ему сказать?

— Есть — отвечает Аня — уж простите, товарищ как вас там, фамилии вашей не разглядела, поскольку вы свое удостоверение мне вверх ногами показали…

Вообще-то мент ксиву показал правильно. Но по психологии полезно — хоть чуть его внимание на себя переключить. Ну и опустить малость, и вежливо — ты для меня лишь третье безымянное лицо.

— Через час с четвертью мне надлежит быть у Первого Секретаря ЦК КПУ товарища Кириченко — продолжает Аня — в комнате администратора я видела телефон, номер секретариата ЦК известен. Позвоните и спросите. А затем я сама попрошу подойти к аппарату товарища Кириченко, который ждет меня по очень важному делу, и наверняка захочет получить объяснения и от вас, и от вашего начальства. Он видел мои полномочия и может подтвердить мою личность, надеюсь вы не будете подозревать Первого Секретаря?

— И этих убери, чего им головы класть, если что — добавляю я — или пусть у дверей снаружи постоят, покараулят, пока беседовать будем. Ну что, опер, договорились мы, или война?

И разгибаю один из пальцев на руке с гранатой.

— Ты что, контуженный, майор — шипит опер — о людях подумай! Кончилась уже война.

— А это как товарищ из Москвы скажет — киваю на Аню — мне звезду за четыреста лично убиенных мной фрицев дали, ты стольких жмуров в жизни не видел, опер.

И разгибаю второй палец. Держа руку так, чтобы Ане не видно, зачем в ее положении излишне нервничать, тут и так стресс? Зато менту видно очень хорошо.

— Черт с тобой, пошли — отвечает он — но когда разрулим, после ты мне лично за все ответишь!

Это зря он сказал. И взгляд его мне не понравился — так что встав, взял я своей правой рукой за его левую, и провернулся как в танце. Сложно этот прием с одной руки делать, не уверен что например у Вальки бы получилось. Зато в итоге — у мента локоть в потолок, ладонь вперед, а сам он на цыпочках семенит, и лишь кряхтит, даже зыркнуть на меня зло не может, и это при том, что я его кисть лишь двумя пальцами держу. Милицейское самбо этих лет, "раз-два и руки за спину", больше на заломах основывалось, на принципе рычага, а это техника айкидо, где болевые в основе, чуть сильнее довернешь, и перелом. Ввалились мы такой толпой в комнату администратора, тут уже Валентину пришлось смершевские корочки показывать — вот вбито за войну уважение к этой конторе, которая тогда могла любого, без суда… и не сообразил никто, что в мирное время СМЕРШ гражданских права не имеет тронуть. Телефонный справочник нашелся — и номер, конечно не того телефона, что на столе у Первого, но в его приемной у секретаря. Лазарева менту показала, сама набрала, представилась, и попросила переключить на Кириченко. А затем с ядом в голосе сказала, что не может быть у него в назначенное время, "так как ваша прокуратура сейчас пытается арестовать меня и моих друзей, по совершенно непонятному обвинению, и без всяких разъяснений". И поинтересовалась, не по его ли, товарища Кириченко, приказу это происходит — и если так, то разговаривайте с Москвой сами, там будут в курсе в самые ближайшие часы.