Читать книгу "Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов"

— Каково же будет его разочарование…

— К разочарованиям ему не привыкать. Он — человек особого склада, вы мне поверьте на слово. — Турин как-то странновато ухмыльнулся. — Партия, как в газетках пишется, выковала его из железа.

— Мы одни, Василий Евлампиевич, — опустил голову Легкодимов. — Нужны ли эти эпитеты? К тому же в памяти у всех свежо безжалостное коварное развенчивание личности более значимого калибра!

— Троцкого?

— Лейбы Давидовича Бронштейна, основателя Красной гвардии и героя всех её побед, как кричали недавно на каждом углу.

— Сочувствуете? — прищурился Турин.

— Удивительно замечать, как перерождаются все эти недавние герои.

— Хотите сказать, становятся самими собой, сбрасывая показную мишуру?

— Пожирают друг друга. Уверен, став Генеральным секретарём, Сталин начал жестокую чистку, освободился от соперников и недоброжелателей. Товарища Бронштейна в январе прошлого года освободили от обязанностей народного комиссара по военным делам, а теперь уже лишили серьёзной работы и всех важных должностей, в газетах устроили травлю, особенно неистовствует та же «Правда». Недолго он продержится при таких темпах, а там очередь за товарищами Зиновьевым и Каменевым.

— Вы думаете, их объединяет национальность?

— Отнюдь. И мысли не чаю. Борьба за власть — важнейший аргумент, тщеславие и прошлые обиды. Наверху всё заметнее, как на ветру.

— Они туда забирались сами, — поморщился Турин, — а сверху, как известно, тяжко падать. Вы думаете, против Странникова затевается что-то подобное?

— Конечно.

— Любой нашей газетке легко заткнуть глотку. Ему это под силу.

— Не скажите. Ему понадобится ваша помощь, а это, прежде всего — найти убийц профессора и подумать, как всё преподнести.

— Вы тонко мыслите, как завзятый политик.

— Жизнь научила всему помаленьку…

— Мне кажется, дорогой Иван Иванович, вы говорите мне сейчас не всё, что вас мучает.

— Боюсь снова вас разочаровать, — не отвёл лица тот. — С этим тайником я связывал большие надежды. Его обчистили, унесли не только ценности, но и кое-что более опасное.

— Доказательства связи Брауха с криминальным миром?

— Возможно. Но я боюсь другого — не примыкал ли Браух к оппозиционерам?

— К троцкистам?

— Вот именно. Не искали ли его убийцы и этих следов?

— Выходит, среди уголовников были и политические враги Странникова?

— О чём я вам и намекал. Вам, Василий Евлампиевич, как никому, известна шаткость моего положения в губрозыске. Отстаивая меня здесь, вы давно нажили себе врагов. Заинтересованные только и ждут вашей малейшей ошибки или просчёта. Случай как раз представился. Не стану скрывать, мне давно известно о взаимоотношениях покойного профессора с секретарём губкома и не секрет — просочись хоть одна капля на волю, Странникову конец. Но это полбеды. Они свалят вас обоих одним махом. Что касается меня, — не велика потеря, я своё и оттрубил, и отжил. А вы попадёте в большое, извините, дерьмо. А то и припишут какие-нибудь партийные уклоны, тайные заговоры. Поэтому…

— В нашем деле дерьма хватает! — оборвал его Турин. — И ошибки, и просчёты неизбежны. Даже трагические. На карту, вы правы, поставлено слишком много. И вы со своей прозорливостью почти разобрались, что здесь намешано. Дело об убийстве Брауха с каждым мгновением становится тем узлом, который или затянется на наших шеях или мы его наконец разрубим. Слишком напряглось сие противостояние! Но назад поворачивать поздно. Вы знаете, мы — по одну сторону. А враги?.. Когда их у нас не было? Но я сейчас не об этом. Скажите прямо, вам знакомы специфические особенности убийцы?

Легкодимов, явно не ожидавший такого вопроса, неуверенно отмахнулся и заторопился невнятно:

— Спасибо за откровенность и доверие, Василий Евлампиевич.

— Сочтёмся славой.

— Спасибо. Я действительно тронут, — старый сыщик привстал и поклонился.

— Ну-ну!.. — поморщился Турин. — Давайте без старорежимных пережитков.

— Простите.

— К делу! Есть ли хотя бы малейшие соображения насчёт банды или её главаря?

— Да-да. К делу… Вы спросили о почерке, знаком ли он мне? Я мучаюсь этим с той самой минуты, как ступил на порог растерзанной квартиры.

— Что вас особенно поразило и напомнило?

— Расстрелянные люстры, знаете ли…

— Под способ мести не прёт, — тут же подхватил Турин, — злодеи срубили солидный куш, очистив тайник. Какая уж тут месть.

— Добычу унесли немалую, сомнений быть не может, — согласился Легкодимов, — быть может, и не одними наркотиками поживились, но люстры да и всё остальное, если б на это позарились, могли погрузить и увезти. Ведь имущество старинное, антикварное, но не взяли…

— Из-за соседей — лишний шум. Потеря времени. К тому же могли быть и трупы подельников.

— И всё же зачем расстреливать люстры? Их раздербанили все. И в спальне, и в этом укромном кабинете, — Легкодимов двинул ногой — заскрипели осколки.

— Камытин только одну гильзу нашёл?

— Уверен, найдутся и остальные. Но меня прямо-таки подзуживает интуиция, что стрелял один человек. Из кольта. — И старый сыщик, вопрошая, заглянул в глаза Турину. — Василий Евлампиевич, простите за нескромный вопрос, вам же приходилось бывать в Америке?

— Откуда вы знаете? — напрягся тот. — Нетребко разболтал?

— Кадры хуже шпиона, — грустно улыбнулся Легкодимов, — об этом все наши знают, но я к чему поинтересовался… Один мой крестник[42] в далёкую бытность помешан был на стрельбе по этим самым люстрам. Впрочем, он и свечи горящие терпеть не мог. Осуждён был пожизненно за разные злодейства, но бежал и перебрался за границу. Я отследил его путь по всей Европе-матушке, но он пропал в Америке. И ведь в те самые годы, уж простите меня великодушно, когда вам там приходилось бывать, где-то с 1908 года.

— Было дело… — Турин криво усмехнулся, подёргал себя за ухо. — Увлечение революцией сыграло со мной тогда шутку. После 1905 года, расстрела демонстраций, большевиков отлавливали, как тараканов, а с некоторыми не цацкались, на месте задержания без суда кончали. Вот и пришлось спасаться.

— Я к чему? — зорким стал взгляд старого сыщика. — Русские за границей старались держаться друг дружки. Тем более, в той треклятой Америке, где и своих-то особо не жаловали, с неграми вон что вытворяли!

— Да, мы старались держаться вместе, — кивнул Турин. — Нелегко там жилось, и здесь вы правы. Кстати, возвращались мы вместе со Львом Давидовичем одним теплоходом по морям, по волнам через Скандинавию. Как амнистию протрубило Временное правительство, господин Керенский прокукарекал, так и рванулись все домой. — Турин кисло усмехнулся старому сыщику. — Уловил я вашу мысль, Иван Иванович, и хватку вашу чую — спросить желаете, не попадался ли мне там, в Америке, этот сумасшедший, который по люстрам палил?