Читать книгу "Жизнь после смерти - Мэри Роуч"

Мы встретились у металлодетектора в передней части вестибюля – рядом с тем местом, где лежало оборудование Сперри. Здесь мы пробыли несколько минут. Вскоре человек в униформе охранника обратил на нас внимание: «Никому это не требовалось уже два месяца». И он махнул нам рукой: «Проходите!»

Утро понедельника, все очень заняты, но Богер ждет нас у своего стола, дабы отвести в подвал с архивом. И в течение пяти минут мы получаем оба завещания. На ящиках с папками старых судебных дел Грант устраивает нечто вроде временного столика. Большинство коробок предназначены для хранения папок, но на одной написано: «Свиная колбаса Орелла». Сперри натягивает на руки ярко-голубые резиновые перчатки, берет оба завещания и укладывает их в сканер. Теперь, выводя тексты на экран компьютерного монитора, он может просматривать документы как с одной стороны, так и с другой, подчеркивая любые элементы по собственному выбору. Поскольку оба текста написаны от руки, мы думаем, что в качестве образцов почерка стоит взять два длинных фрагмента и сравнить их. Однако специалист быстро определяет: первый документ писал не тот человек, который поставил на нем свою подпись. Вероятно, это сделал юрист, поскольку текст составлен типичным образом и на бумаге обычного для таких документов формата. Второе завещание, говорит Сперри, от начала и до конца выведено одним почерком и представляет собой забавное сочетание юридических оборотов и домашнего корпения над заданием. Написано оно на листке линованной бумаги из школьного блокнота.

Прочитав главу 27 из Книги Бытия я Джеймс Л. Чаффин выражаю свою последнюю волю в данном завещании я хочу чтобы после того как тело мое похоронят имущество мое было поровну разделено между четырьмя моими детьми если они будут живы к моменту моей смерти мое движимое и недвижимое имущество должно быть разделено равными долями если дети мои не будут живы доли должны перейти к их детям и если она будет жива все вы должны заботиться о своей мамочке и это моя последняя воля и завещание. На обороте удостоверяю что написано мной собственноручно с приложением печати

Джас Л. Чаффин

Сперри смог сразу же сказать: кто бы ни писал второе завещание, текст его не переписывался с какого-то образца: почерк – слишком плавный, естественный, быстрый и уверенный. Подделывать его, поясняет Сперри, это то же самое, что подделывать живопись. Человек должен продвигаться вперед медленно и осторожно, ненадолго приостанавливаясь, а затем продолжая начатое и время от времени поправляя отдельные буквы. Я читала об этом в «Сомнительных документах» («Questioned Documents») – классическом в данной области труде, написанном невероятно сведущим и порой весьма раздражительным Альбертом Осборном (Albert Osborn). «Тот, кто пишет искренне, часто как бы и не думает, что делает его ручка, – замечает он. – Напротив, написанное неискренне, если внимательно проанализировать текст, убедительно показывает: автор его только и думал о том, что и как пишет… Неумный расследователь часто не понимает этого». Нам стало совершенно ясно, что текст второго завещания был написан безо всякого напряжения. Значит, либо второе завещание писал сам Джеймс Л. Чаффин, либо тот, кто совершенно не беспокоился о необходимости подделывать почерк завещателя.

Грант продолжает свою работу, переходя к сравнению подписей на обеих бумагах. Весьма вероятно, что первый из двух текстов подписал сам Чаффин – его руку удостоверили два свидетеля. Второй текст никто не удостоверил, и цель Сперри – определить, действительно ли его написал сам старый фермер. Это сложная задача, поскольку два документа разделяют 14 лет. Почерк – и особенно подпись – человека с течением времени могут изменяться.

Тем не менее Сперри делает свой вывод. «Это старая аксиома, – заявляет он, стягивая с рук перчатки. – Вы не сумеете писать лучше, чем можете». Иными словами, я, например, не смогу убедительно подделать подпись своей матери. У нее был красивый, плавный, можно сказать, каллиграфический почерк, а я пишу как курица лапой. Мама могла бы подделать мой почерк, но не наоборот. Когда манера письма человека «достигает зрелости» – обычно к 18–19 годам, – он пишет в полную силу своих способностей. И вряд ли когда-нибудь его почерк сможет улучшиться. С другой стороны, он может ухудшиться с наступлением старости и одряхления: зрение становится хуже, пальцы теряют гибкость, рука начинает дрожать.

В случае с завещаниями Чаффина у нас обратная ситуация – и это вызывает определенные подозрения. Человек, подписавший бумагу, датированную 1905 годом, от руки писал заметно хуже того, который сделал это в 1919-м. Если исходить из предположения, что оба документа писались одним и тем же лицом, то подобное просто невозможно. Сперри полагает, что завещание 1905 года было подписано, когда старшему Чаффину было около 50 лет. Буквы сформированы несколько неуклюже, и чувствуется, что писавший испытывал определенные сомнения – правда, не того характера, который побуждал бы подозревать мошенничество, а скорее указывающие на то, что человек не слишком образован и редко пользуется ручкой и бумагой. Если принять во внимание уровень образования в округе Дейви в то время, подобное предположение кажется весьма вероятным. Согласно «Истории округа Дейви», написанной Д. У. Уоллом, в середине 1800-х годов в сельских семьях неграмотность была обычным явлением. В 1860-м, когда Джеймсу Л. Чаффину было 50, лишь 690 из 1230 мальчиков школьного возраста посещали занятия в общественных школах, а учебный год длился всего несколько месяцев (в зимнее время, когда не нужно было работать в поле). По словам Лестера, дедушка Пинк не пошел дальше третьего класса и в сумме проучился не более девяти месяцев. Надо полагать, его отец постигал науки еще меньше времени.

«Взгляните на последнее завещание, – говорит Сперри. – Обводы букв гораздо более мягкие и плавные. Скажем, буквы «f» и «s» – насколько изящнее они выписаны». А ведь, если верить датам, в то время Чаффину должно было быть под 70. «Если подпись Д. Л. Чаффина на завещании 1905 года отражает уровень его владения пером – а я не вижу ни единого аргумента против такого предположения, – то, значит, подпись на завещании 1919 года сделана не его рукой». Следовательно, второй текст является подлогом.

Грант отметил также, что некоторые выражения, присутствующие во втором завещании, подозрительно сложны для почти неграмотного фермера. Например, «удостоверять руку» – чисто юридическая терминология. Как и оборот «мое движимое и недвижимое имущество должно быть разделено».

Сперри подсвечивает на мониторе одно из подчеркнутых им мест во втором завещании и говорит: «Взгляните на почерк. Фермер хочет, чтобы его собственность перешла равными частями к его детям, «если они будут живы к моменту моей смерти… и если дети мои не будут живы доли должны перейти к их детям…» Допустим, это завещание было сфальсифицировано, и в нем указана ложная дата его составления. Видимо, это сделали трое сыновей Чаффина, пытавшихся отобрать землю у Сьюзи. Мы знаем, что между ней и сыновьями старого Чаффина существовала неприязнь. С учетом этого обстоятельства ее, так сказать, чисто технически исключают из игры: после смерти ее мужа Маршалла доля последнего должна перейти к его сыну, а не к ней. А теперь представим себе сцену, которая могла произойти в день судебного заседания. В перерыве вся семейка отправляется на ланч – на этот счет существует документальная запись, – братья садятся рядом со Сьюзи и внятно произносят: «У нас есть десяток свидетелей, готовых удостоверить подпись старика. И мы даем тебе возможность выбора, Сьюзи. Ты можешь вернуться с нами в зал суда и согласиться с тем, что второе завещание написано его рукой, и мы выделим тебе одну четверть всего имущества – хотя, по второму завещанию, ты и не можешь претендовать на эту долю. Либо ты можешь предоставить суду рассмотреть дело, рискуя не получить вообще ничего».