Читать книгу "Сорняк - Андрей Буянов"

– Развяжи их, Таука. Пусть приберутся тут. – Он немного подумал: – Потом помоются и собирают вещи в дорогу.

Тот кивнул, но прежде чем пойти, поймал Мишу за руку:

– Зачем нам столько детей и баб?

– А разве саоты стали такими слабыми охотниками, что не смогут на Большой охоте набить на всех мяса?

– Смогут, – кивнул он. – Но ты не ответил.

Мишка усмехнулся: всё-таки общение с ним не проходит для родичей бесследно.

– Таука, эти дети вырастут и станут охотниками и воинами саотов, они даже думать забудут, что когда-то были Волками. Бабы родят ещё детей, от тебя, Ура, Тона, других охотников. А может, даже Хуг или старый Коит найдут в себе силы. И все они будут верны роду, и любить его станут не меньше, чем ты сам. Знаешь, почему, Таука?

Охотник недоуменно повел плечами.

– Потому что ты их спас от этого… – при этих словах Мишка указал на край посёлка, на котором ещё висели на скрещенных жердях тела. – Понял теперь?

Таука задумался, кивнул и пошёл в сторону загона, больше ничего не спросив. Стоявший неподалеку Ур тоже кивнул. Он подошёл к Мише и хлопнул его сзади по плечу:

– Ты очень умён, Мисшаа. И я с братом будем тебе верными помощниками, когда ты займешь место Койта…

И ушёл заниматься своими делами, оставив ошарашенного Мишку стоять посреди мёртвого уже стойбища, в окружении трупов людоедов, среди запаха крови и разорванных кишок, грязи и навоза. Где-то невдалеке окликнули Гото, сказали, что вода закипает. Что же, признание – это хорошо, а дальше поживём – увидим. Как бы то ни было, но вождём ему быть совсем не улыбалось…

Миша сплюнул тугую, скопившуюся во рту слюну и поморщился от боли в наливающихся синяках, начавших саднить ссадинах. Как бы что ни шло, но пора идти пытаться латать народ. Уже на ходу ухмыльнулся: у саотов в этот раз сильно ранненых нет. Большие порезы есть – как без них, их заштопать, замотать, и всё. А вот таких кандидатов в покойники, как у Гото – нет.

Глава 21

Гтухи напали, когда все стойбище спало, на рассвете. Нападавших было много, четыре раза по две руки. Они вытаскивали из чумов сонных охотников и резали прямо там же. Вождь и ещё рука воинов храбро бились, но врагов было слишком много – их закидали копьями и у еще живых вырезали печень… Стариков и старух поубивали сразу, разбив головы дубинками с каменными навершиями. Женщин и детей избили и, связав, бросили в загон к овцам.

Разделав нескольких молодых охотников и оттащив остальные трупы в степь, половина гтухов забрала часть овец и ушла. Вторая половина осталась. Это случилось руку и два дня назад. Неделя, определил для себя Миша. За эту неделю, как рассказали бабы, их стало на три руки меньше… Редко какая из них могла говорить об этом, в основном скатывались на истерики и молили разрешить уйти рыдать, подальше от костра в степь.

К поселку на холме они шли уже десятый день, и с такими-то темпами идти им предстояло еще дней пять, не меньше…

Стойбище Волков запалили. Свалили в кучу всё дерево, весь ненужный и оставляемый скарб, трупы несчастных, обглоданные кости, найденные тут же, навалили сухой травы и подпалили. Трупы гтухов отволокли в сторону и бросили там – на потеху степному зверью. Теперь Миша очень хорошо понимал ненависть людей по отношению к неандертальцам. И совсем ещё не факт, что случись нападения в один день, то саоты и выдры не встали бы с волками на одну сторону, сражаясь с общим врагом. Случись так, всё могло повернуться совсем иначе. И, возможно, переросло со временем в настоящую дружбу между родами. Но не срослось…

Мишка вышагивал позади вытянувшейся по степи людской змеи, думал о своём, смотрел по сторонам. Его ушибы за это время успели немного рассосаться, во всяком случае, неудобства особого он теперь не чувствовал. Не то что в первые дни, когда любой наклон, любое резкое движение отдавалось неизменной болью. Теперь всё просто ныло, в особенности левая рука и плечо, на котором всю дорогу висел щит.

Бескрайнее пространство вокруг, огромное море зелёной травы, по которой гоняет волны ветер, – все это уже он видел, когда после жаркого лета они шли с Таукой к посёлку саотов. Только тогда трава зазеленела от начавшихся дождей, а сейчас – после зимы. Сейчас в ней ещё различимы яркие бутоны цветов, что покрывают некоторые участки сплошным ковром, а через десяток или полтора дней она вымахает до половины роста человека и закроет всё это великолепие от чужого взгляда. И что для Миши было самое главное – весной ещё не жарко. Не так жарко, как летом, когда суховей гоняет по бескрайнему полю поникшей жёлтой травы, от земли поднимается марево, а на небе, рядом с ослепительно-белым солнцем, не видно ни тучки. От возникшей картины в горле пересохло. Припав к потёртой кожаной фляге, Мишка сделал глоток, поморщился от кислого привкуса, и, закинув её обратно и подвигав плечами, давая вздохнуть коже под лямками щита, нарочито бодро зашагал дальше.

Стойбище выпотрошили, но брали только самое ценное: медь, керамику, редкие шкуры. Всё это вместе вязали в тюки и с запасами еды складывали в плетёные коробы, добытые здесь же. Что-то аккуратно паковали и накрывали выделанной кожей, что-то подвязывали с боков или на толстые длинные палки. Нести всё это предстояло бывшим женщинам Волков, теперь пребывавшим в непонятно каком статусе. То ли пленницы, то ли будущие родственницы…

Некоторые охотники ворчали, неодобрительно смотрели на Мишку. Конечно, ведь если статус ещё не определён, то бабу просто так на привале не поваляешь: а ну как будущему родичу достанется? Тогда всесильная обида может выйти. А такого среди родичей допускать никак нельзя. Вот и косились мужики на девок, ворчали недовольно…

Дети шли в большинстве своем сами, в этом обществе взрослеют рано, и только совсем маленьких женщины посадили в намотанные на тело шкуры себе на грудь – спина занята большим коробом. Никто не роптал, не ворчал. Да и случись «что», это было гораздо лучше той участи, от которой их невольно спасли. Мужчины-охотники разошлись в стороны от каравана, осматривая окружающую степь, высматривая подстерегающую опасность: новый отряд гтухов или людей – звери на такое количество людей нападать не станут. Шли они в основном налегке, хотя некоторые навешали на себя шкур и короба нацепили: не пропадать же добру…

Так и плелись по степи к посёлку саотов, от которого уже для Гото и его людей начнётся другая дорога. За это время двое из его раненых умерло. Один, у которого была рана на полживота – почти сразу. Второй мучился на волокуше ещё четыре дня и лишь потом умер ночью от горячки. Ему тоже брюшину пропороли, но думали, что справится… Неправильно думали. Тупо сгорел от инфекции, и никакая стерилизация, если о ней в таких условиях вообще можно говорить, не помогла. Итого в походе Выдры потеряли шесть человек – ровно половину от тех, что пришли. И это их очень раздосадовало…

Собственно Миша и сам бы, мягко говоря, огорчился на их месте. Наверное, поэтому большую часть добычи Гото недвусмысленно собирался забрать себе, тупо присвоить в качестве этакой компенсации. И, разумеется, забрать собрался в основном медь и шкуры, то, что компактнее и ценнее. На керамику махнул рукой, мол, её можете оставить себе.